Если верить Пьеру, отсутствие интереса к прошлому, истории и культуре его родной страны, первой жертвой которого пал он сам, распространилось на весь современный мир. Разговаривая с братом, он не уставал напоминать, что большинство ключевых изобретений, определивших лицо нашей эпохи, были сделаны французами: фотография, кинематограф, автомобиль, авиация, чип-карта и даже домашний интернет, предшественником которого была система «Минитель». По мнению Пьера, Франция, опередившая в своем развитии все прочие страны, с поразительным постоянством позволяла и продолжала позволять им красть свои идеи и патенты, лишаясь положенных ей прибылей, а взамен получая всеобщее пренебрежение.
В последние недели жизни он все больше будет воспринимать интерьер собственного магазина как осколок былых времен, своего рода островок, отделенный от остального мира стеклянной витриной. В свою очередь, прохожие будут останавливаться перед ней уже не затем, чтобы рассмотреть ту или иную вещицу, а потом зайти внутрь и узнать, сколько она стоит, а исключительно ради того, чтобы поглазеть на хозяина, более всего напоминающего ожившую восковую фигуру из музея Гревен, из раздела «Старинная жизнь»; достаточно было увидеть, как он сидит за бюро «мазарини», освещенном лампой «буйот» в стиле ампир, в которой горят настоящие свечи, в окружении странных вещей, чье предназначение для всех обыкновенных людей оставалось загадкой, и читает потрепанный том поэта и литературного критика Лео Ларгье. Всю жизнь занимаясь продажей антиквариата, Пьер и сам превратился в предмет антиквариата.
ЖБМ верил, что его судьба, как и судьба брата, определилась именно в тот день, когда они, возвращаясь после обеда в лицей, остановились на углу перекрестка. До этого места они шли рядом, но тут разделились. Если бы можно было отмотать кинопленку их жизни назад и вновь запустить с того самого кадра, то картина открылась бы следующая: ЖБМ направляется к траншее, прорытой ремонтными рабочими, а Пьер – к витрине антикварной лавки. Погруженный на протяжении последних недель в изучение биографии Наполеона, Пьер заметил за стеклом табакерку, выточенную, если верить прикрепленной владельцем табличке, из древесины дерева, срубленного на месте захоронения Императора на острове Святой Елены. Пока Пьер завороженно рассматривал реликвию, на протяжении полутора веков переходившую из рук в руки, ЖБМ не отводил глаз от асфальта, свежевскрытого перфоратором; из образовавшейся дыры выползали красивые переплетения толстых черных и более тонких красных проводов. ЖБМ поднял глаза к фасаду. Судя по всему, кабели тянулись к домам, к каждой квартире, и несли в них электричество, а вместе с ним – содержимое теле- и радиопередач и телефонных разговоров. Надрез, словно хирургическим скальпелем сделанный на теле города, служил лишним доказательством того, что этот кусочек территории – огромный организм со своими нервами, сосудами и мышцами; если прислушаться, можно было ощутить под подошвами биение его жизни. Он окинул мысленным взором весь квартал, округ, город с областью, страну, наконец, весь мир, представив его себе в виде единой структуры, небольшого, размером с теннисный мячик, шарика, слегка сплюснутого с полюсов и парящего в невесомости; его электронные контуры действовали по принципу нейронов, отзываясь на четыре основных типа раздражителей – информацию, картинку, голоса и свет, и этот процесс шел беспрерывно, напоминая бесконечный поток.