— Григорий Аркадьевич, признаюсь, загрузили вы меня порядком, — вздохнул Тихонов. — Между тем мне хотелось бы для начала отвести удар от Ушакова.
— Да, Антон ваш… Грустно признаться, но лучший выход для него теперь — бежать подальше отсюда, пока мы с вами не выведем на чистую воду товарища Сосновского. Взялись за Антона круто. Ведь злоумышленники, так сказать, убеждены: Плукшин именно ему рассказал все свои секреты и передал таблички. Поверьте, эти люди не остановятся ни перед чем. Уж я-то знаю, на что они способны. А еще ведь милиция! Кстати, не понимаю, как вам удалось его вытащить оттуда?
— Долго рассказывать. Я еще не то могу… Другое дело, если таблички интересны лишь как источник подтверждения гипотез, зачем ради них убивать одного человека и устраивать охоту на другого? Им грош цена…
— Ошибаетесь, Александр Валентинович…
В жизни Сергея Самуиловича Сосновского наступил новый день. Он начался с тяжелых раздумий и тоскливого хаоса в голове, вызванных тревожными снами беспокойной ночи. Продолжение дня пока тоже не сулило ничего хорошего. Привольский не объявился, табличка, оставленная ему в наследство Плукшиным, похищена, а уж куда делись остальные четыре, оставалось только гадать.
В институте директора ожидал новый сюрприз: на службу не вышел начальник охраны Устинов.
Пропажа уволенного накануне институтского товарища и соратника Гриши Привольского насторожила и до крайности расстроила Сергея Самуиловича. А исчезновение сильного, верного и честного Устинова повергло в состояние, близкое к депрессии. Впервые за долгие годы Сосновский вспомнил про церковь. В порыве тоски он даже засобирался в ближайший храм, чтобы поставить свечку и помолиться, но сразу вспомнил, что так до конца и не определился, к какой из церквей склоняется его измученная наукой типично советская душа.
Сосновский тратил много сил на то, чтобы в глазах сослуживцев выглядеть прагматиком, а порой даже казаться бессердечным солдафоном. Но сердце у него было доброе, и наедине с самим собой Сергей Самуилович частенько поругивал себя за придирки, несдержанность и эмоциональные разносы, которые устраивал подчиненным. Сосновский и правда бывал чересчур резок и в своей несдержанности доходил до несправедливых обвинений и обид. Но он очень быстро оттаивал, поэтому многие величали его «добрым вампиром» и были недалеки от истины.
Поскольку он проводил все свободное время на работе, а домой ездил исключительно для того, чтобы поспать, у Сосновского не было друзей. Нет, он хотел считать, что работает в коллективе единомышленников, в команде, где все, признавая за ним право на твердое руководство, уважают его за многочисленные таланты и дружески любят. К тому же эта любовь, как он позволял себе думать, должна была подкрепляться чувством благодарности за щедрость в выдаче как честно заработанных, так и не совсем заслуженных бонусов — своего рода аванса за будущую самоотверженность в труде.