Я отогнал видение щелчком кнута. Солнце вгрызалось в пески.
Два ящера задрались, и я пощекотал им бока. Им это сильно не понравилось, они попытались цапнуть зубами кнут, но оба промахнулись. Я вдохнул больше, чем мог осилить, но, когда они почесали дальше, понял, что улыбаюсь. В одиночестве мы загоняли день, и ужас мешался с ублаготворением.
Выскользнули из ночных вод Адриатики, теперь изогнутым проливом идем в Пирей. На горизонте слева и справа в небо вгрызаются чудовищной красоты горы. Пароход не тревожит сонного утра. Из динамиков негромко звучит французский, английский и греческий поп. Солнце серебрит омытую из шлангов палубу, горит на верхней каемке дымовой трубы. Я взял палубный билет, но вчера ночью, осмелев, решительно зашел в какую-то каюту, лег и проспал как младенец. Теперь утро, и я опять на палубе, думаю о том, как скажется Греция на ПЭ. Главная тема книги – миф. Эта музыка так подходит миру, в котором я дрейфую. Я и раньше замечал, как она вливается в замкнутую на себе жизнь Нью-Йорка, но ее рваные гармонии еще более созвучны остальным частям света. Как мне поместить Лоби в центр лучистого хаоса, что движет этими звуками? Вчера допоздна пил с греческими матросами. На хромом итальянском и еще более хромом греческом говорили о мифах. Таики узнал об Орфее не в школе и не из книг, а от своей тетки в Элевсисе. А мне куда отправиться, чтобы узнать о нем? Матросы моего возраста хотели слушать на транзисторе англо-французский поп, те, кто постарше, – греческие народные.
– Народные! – воскликнул Демо. – В них мужчины всегда хотят поскорей умереть, потому что любовь обошлась с ними жестоко.
– Кроме Орфея, – отвечал Таики, и в голосе была загадка пополам с безуминкой.
Хотелось ли жить Орфею, когда он во второй раз потерял Эвридику? Перед ним был очень современный выбор, и он решил обернуться. Как бы выразилась в музыке суть этого выбора?
Дневник автора. Коринфский канал, ноябрь 1965 г.
Я гоню драконов,
Как гнали встарь.
А хозяин драконам —
Драконий господарь.
Эту песенку молча пел Одноглаз, когда мы спешивались. В первый раз в жизни я вместе с мелодией услышал слова. Я уставился на него, но он расседлывал ящера.
Небо было из синего стекла, и только на западе облака замазали его грязно-желтым. Драконы бросали на песок длинные тени. В грубо сложенном очаге светились угли. Нетопырь уже что-то кашеварил.
– Прибыли, – сказал Паук. – Перекресток Макклеллан и Мейн-стрит.
– Как ты понял? – спросил я.
– Бывал уж тут.
– А, точно…
До драконов в целом дошло, что остановка капитальная. Многие легли.