Утром вместе с портовиками укрылся в чайной от мелкого дождя. Над Босфором волоклись желтые тучи. Нашел одного говорящего по-французски и двоих говорящих по-гречески. Грели пальцы о стаканчики с чаем и говорили о странствиях. Если сложить пройденное нами, мы четверо обогнули земной шар. Радио над печкой играло попеременно однообразные турецкие модуляции, Азнавура и «Битлз». Лоби начинает последний отрезок пути. Я больше не могу идти с ним. Когда дождь перестал, я отправился на рыбный базар на набережной, у самой воды. Серебряным рыбам выворачивают жабры наружу и цепляют за открытые челюсти. Каждая голова увенчана кровяным цветком. По крутому холму вьется в центр города улочка с деревянными домиками. Здесь недавно бушевал пожар. Дотла сгорело всего несколько домов, но тут и там блестящие, обугленные стены клонятся над булыжной мостовой, где дети играют в грязи апельсинными корками. Какие-то дети гнались за рыжим мальчиком. У него было мокрое лицо, он споткнулся в грязи, увидел меня и метнулся в сторону. Ботинки у него были сношены. Может, при переделке книги я поменяю Киду волосы с черных на рыжие. Прошел вдоль стены дворца Топкапы, пиная с тротуара мокрые листья. Потом – в мечеть Султанахмет. Синие узоры над моей головой уходили к куполу. Было тихо и покойно. Через неделю – очередной день рождения. После смогу начать кропотливый процесс нанесения нового слоя филиграни на палимпсест романа. Каменный пол холодил мне босые ступни.
Синие узоры не кончались, уводили взгляд ввысь и вон из тела. Я вышел, надел ботинки и двинулся через двор. В старой чайной напротив парка я поднялся на второй этаж, сел в углу подальше от печки и попытался силой погнать героев каждого к своему финалу. Скоро я снова начну писать. Чтобы быть полезными, финалы должны быть открытыми.
Дневник автора, Стамбул, 1966 г.
Хороши ли твои аттестаты? Осмелишься ли жить, как мы, на Востоке? Не боишься ли солнца? Когда услышишь, как новая фиалка сосущим корешком пробует комья земли, – будешь ли тверда?