Смотрел глазами, залитыми бесконечностью густой южной ночи.
Как-то сразу стало ясно, почему Амалия никогда не оставалась у него на ночь и куда так надолго исчезала. Пацана он тоже узнал. Видел его в том самом спектакле, где блистала его мать в образе античной богини.
Амалия решила уйти красиво. И Марк не посмел ее за это осудить. Весь их роман был затянувшимся спектаклем с таким вот скомканным и предсказуемым финалом.
– Дяденька, – пацан заговорил хорошо поставленным голосом, – у меня для вас новости.
Пацан запустил руку в карман и протянул Марку клочок бумаги, небрежно оторванный, с неровными краями-зазубринами.
Пока Воронов силился прочитать несколько слов, которые, как назло, расплывались и путались, не позволяя уловить смысл, мальчишка исчез. Внизу гулко хлопнула дверь подъезда.
Он бросился к окну и успел увидеть, как пацан бежит к знакомой машине. На ходу с него слетела кепка, но он даже не обернулся. Машина сорвалась с места, мигнув напоследок габаритными огнями, увозя его античную богиню.
Дальнейшее помнилось смутно. Вот он выскочил из квартиры, сунув в карман легкого пальто записку. Вот сел в машину, трясущимися пальцами запустил двигатель и выжал педаль газа до предела. Кто-то сигналил, кто-то кричал. Внешние шумы слились в один протяжный гул, а в голове осталась одна единственная мысль – «догнать!»
Он не успел. Ослепительная вспышка резанула по глазам, короткий приступ оглушающей боли парализовал тело, и наступила тишина, заботливо укрытая темным покрывалом.
Очнулся уже в больнице. Болело все тело. Не болели только ноги, их он просто не чувствовал. Добрый доктор в круглых очках отводил глаза, на вопросы отвечал уклончиво и не давал никаких гарантий. Честной оказалась лишь усталая тетка в больничном халате, оказавшаяся санитаркой.
– Врачи не боги. Помыкаются, конечно, не бросят помирать. Но в лучшем случае на костылях выйдешь.
Каждый скрип двери, гулкие шаги в коридоре, приглушенные разговоры заставляли Марка внутренне собраться, подняться на жестком матрасе, лишь бы она не видела его больным и немощным. Почему-то он верил, что Амалия придет к нему. И из пропахшей хлоркой и чужой болью палаты они выйдут вместе.
Он обязательно пойдет своими ногами, а не на каких-то костылях. Он сможет. Ради нее.
Она не пришла ни через неделю, ни через месяц. А он взял и потерял веру в то, что вообще выйдет из казенных стен. Лежал целыми днями в одиночной палате с окнами, задрапированными плотными шторами, и мечтал, чтобы о нем все забыли, даже добрый доктор…
Жаль только шторы не могли уберечь его от вернувшихся ночных кошмаров. Еще в больнице Марк много раз просыпался от птичьего клекота. Его рвало от невыносимого запаха застоявшейся речной воды. Добрый доктор объяснял все последствия травмами и побочными эффектами некоторых лекарств. Марк же понимал: прошлое не желает его отпускать, не за все грехи он еще расплатился.