Она сделала несколько шагов к кровати и провела ладонями по плечам, опуская вниз кружевные лямки сорочки. Лефевр смотрел, не до конца понимая, что ей нужно; Алита спустила тонкую ткань на бедра, а потом, когда сорочка упала на ковер, переступила через нее и негромко сказала:
– Вы нужны мне, Огюст-Эжен. Прямо сейчас.
Бледный призрак обнаженной Алиты опустился на край кровати и взял Лефевра за руку. В темном взгляде девушки не было ничего, кроме глухой боли, разрывающей в лохмотья и тело, и душу, – той самой, при которой человек убивает себя, лишь бы только она прекратилась.
– Возьмите меня, – прошептала Алита. – Мне это нужно. Мне это очень нужно.
– Нет, – ответил Лефевр таким же хриплым шепотом. – Нет, Алита.
Выпустив его руку, Алита забралась на кровать – сходство с каким-то гибельным привидением, навью, стало полным. Лефевр смотрел на нее словно завороженный, а горячие пальцы девушки, решительно расправившись с застежкой его пижамных штанов, нырнули под ткань. На мгновение Алита замешкалась, словно проникала на неизведанную территорию и боялась сделать шаг, но затем пальцы плавно скользнули снизу вверх, а потом еще и еще, ритмично сжимаясь и разжимаясь. Затем она сместилась чуть ниже, и Лефевр ощутил влажное прикосновение ее губ и языка, одновременно робко-целомудренное и порочное.
На какое-то мгновение Лефевру показалось, что он балансирует над пропастью и вот-вот сорвется во тьму. Позволив сладкому трепету продлиться несколько секунд, он накрыл ладонью голову Алиты и, пока у него еще оставались силы, чтобы остановить ее, произнес:
– Нет. Не надо.
Алита выпрямилась, взглянула на него, и ее глаза удивленно блеснули в полумраке. Мутная пелена боли, застилавшая их, стала рассеиваться.
– Я тебе не нравлюсь? – испуганно и как-то очень жалко спросила она. Ее голос предательски дрогнул.
– Нравишься, – честно сказал Лефевр. – Разве не видно?
Действительно, его реакция говорила сама за себя. Девушка всхлипнула:
– Тогда почему?
– Дурочка, – ласково произнес Лефевр. – Я не хочу злоупотреблять твоим страданием. Ночь пройдет, а утром ты меня возненавидишь.
Алита отрицательно помотала головой. По щеке девушки пробежала первая слезинка.
– Не возненавижу, – еле слышно прошептала она. – Только не тебя, нет…
Лефевр вздохнул и бережно привлек ее к себе, и, когда он обнял Алиту, она вдруг поняла, что теперь ей наконец-то можно заплакать. И она разревелась так, что Лефевр испугался, что не сможет совладать с ее истерикой. Ему слишком давно не приходилось утешать плачущих женщин. Алита заливалась слезами, уткнувшись лицом ему в грудь, а он обнимал ее, гладил по спутанным рыжим волосам и повторял, что все будет хорошо, все наладится и он никому и никогда не даст ее в обиду. Наконец ее слезы иссякли, и она негромко промолвила: