– Алита, это я, – произнес он. – Это я, Лефевр. Я с тобой, не бойся.
Сразу же стало тихо. Лефевр парил в безмолвной тьме, пытаясь снова найти отклик. Наконец он услышал далекий голос Алиты:
– Огюст-Эжен? Это ты?
– Да, – сказал он. – Да, это я. Ты не ранена?
Рупор подпрыгнул на груди, и Лефевр вдруг увидел, что находится в небольшой комнате, похожей на монашескую келью: обстановка, во всяком случае, была самая скромная – койка, накрытая белым полотном, да грубо сколоченный деревянный стол. Неожиданно комната качнулась, заваливаясь куда-то в сторону, и перед Лефевром мелькнули грязная серая стена и крошечное окно.
– Я не ранена, – откликнулась Алита, – но мне очень страшно. Это Мико, Огюст-Эжен. Мико…
Голос девушки растаял во тьме. Лефевр впился в Рупор так, что камень недовольно уколол его крошечной молнией, зато потом Лефевр увидел Алиту со стороны: девушка потеряла сознание и упала на койку. Алита выглядела изможденной и больной, и Лефевр дал себе слово, что Мико Мороженщик попадет в его руки живым и их беседа будет очень долгой и содержательной. Он скользнул взглядом в сторону окна и увидел раннее утро, озаренные румяным солнцем горы, похожие на растопыренные пальцы великана, и сосновый лес, ползущий по ним из отступающего сиреневого сумрака.
– …Точно такой же, как на плакате, – услышал Лефевр голос Алиты: он прикоснулся к его сознанию и растаял снова.
– Я тебя вытащу, – произнес Лефевр. Он не был уверен, слышит ли его Алита, но все равно сказал: – Я узнал это место. Держись.
⁂
– А я, представляешь, вчера Антона Погремыкина видел.
Соня и Никитос валялись на кровати, ели шоколадные конфеты из коробки и отдыхали. Возвращение домой с прогулки закончилось сексом прямо в коридоре, потом они переместились на кровать и теперь набирались сил перед третьим заходом.
– И чего там Погремыкин? – спросила Соня. Антон был их однокурсником, довольно странным парнем. Все чуть ли не в открытую удивлялись, как он мог поступить в политех на бюджетное, когда точные науки были для него абсолютной, непроницаемой тайной.
Никитос отмахнулся.
– Да ну. Что взять с дебила, – сказал он, и Соня услышала в его голосе плохо скрываемое возмущение.
– Рассказывай, – попросила она, переворачиваясь на живот.
Никитос взял последнюю конфету и зашуршал золотистой оберткой.
– Узнал, что мы встречаемся и говорит: «Как ты можешь быть с этой после того, как у тебя была такая жена?» Вот ведь кретин, а?
Никитос удивил весь курс, когда после третьего семестра расписался с первой красавицей факультета Ритой Зиновьевой. Что он запал на нее, как только увидел, было естественным и понятным, но вот что в нем нашла девушка совершенно исключительной, какой-то ангельской красоты, никто не знал. Спустя полгода все снова вздрогнули: брак распался – как говорила Рита в приближенных кругах, из-за того, что Никитос оказался, во-первых, полным нищебродом, а во-вторых, практически нулем в постели.