Преданность и поддержку еще надо заслужить, читалось на лицах некоторых из слушателей. Непредсказуемое и опасное правление Тиберия подточило доверие сената к императору.
– Отцы-сенаторы, среди вас я вижу многих из тех, кого давно не было при дворе. Они или стали жертвой тяжелого нрава Тиберия, или были осуждены по закону об оскорблении величия в страшное время префекта Сеяна. – (При этих словах напряжение ощутимо усилилось; те, кто умудрялся до сих пор избежать обвинений, старались не радоваться раньше времени.) – Сенаторы, я прошу вас посмотреть вправо от меня. – (Толпа в замешательстве уставилась в указанном направлении; на что смотреть – никто не понимал.) – Выгляните за пределы базилики, – подсказал Калигула, – и пусть ваш взгляд пересечет площадь, минует базилику Юлия и устремится в сторону невольничьих рынков.
Растерянность росла, и вместе с ней росло недовольство. Калигула играл с ними, но шутки в тот момент были неуместны. Увы, подобные ошибки будут повторяться в поведении брата снова и снова. В годы нашего заточения на Капри его чувство юмора было загнано в самые дальние уголки души и, возможно, огрубело там.
– Что вы видите? – спросил он с заметным раздражением в голосе.
После продолжительного молчания кто-то вдруг выкрикнул:
– Дым!
И тут же посыпались предположения одно страшнее другого: за Форумом пожар; город в огне; Рим горит! Пожар опаснее тысячи варваров. Одна искра в деревянных инсулах Рима может запросто привести к уничтожению целых районов…
Брат нахмурился, но, быстро сообразив, что происходит, со смехом замахал руками:
– Друзья мои, с городом все в порядке. Этот дым поднимается от костра в Велабре, на котором небольшая армия рабов из Палатина при помощи отряда преторианцев сжигает записи о судах, обвинениях и всевозможных прегрешениях. Эти записи велись по приказу покойного императора. Свою деятельность в качестве принцепса я хочу начать с чистого листа, изгнав страх, насаждавшийся Тиберием. Преследованиям по закону об оскорблении величия отныне будет положен конец. Все текущие дела аннулируются, а записи уничтожаются. Вы все – снова гордые сенаторы Рима.
Он умолк в ожидании реакции. Возникла пауза – более долгая, чем Гай рассчитывал, и я видела, что брата возмущает неспособность сенаторов оценить его великое благодеяние.
Постепенно слушатели дали волю чувствам, возбужденно загомонили, принялись выкрикивать его имя, и Калигула наконец-то смог насладиться признанием. Я же не могла сдержать смех, сначала тихий, а потом все более громкий, так что Друзилла удивленно на меня посмотрела и спросила, что забавного я нахожу в происходящем. Я замотала головой и постаралась успокоиться, хотя про себя продолжала веселиться. Только я знала, что в этой огромной базилике писцы брата целую неделю тщательно переписывали те самые документы, которые сейчас горели в Велабре. Теперь в императорском дворце на холме втайне от всех хранятся их копии. При всем своем великодушии глупцом Калигула не был.