Пастух допил, мощно выдохнул и поставил стакан на стол. Поводив ложкой по тарелке, он хлебнул немного супа и развалился на стуле. Лицо его покраснело и покрылось капельками пота. Он утерся рукавом, как-то неуверенно встал и побрел к выходу, загребая ногами, словно вмиг лишился сил. На крылечке пастух привалился к стене, достал кисет, свернул “козью ножку”, затянулся вонючей махоркой и опять закашлялся. Я к тому времени успел вынырнуть из избы и стоял у сенного сарая, чуть в стороне, откуда всё было отлично видно. С пастухом творилось что-то странное. Он уронил самокрутку на землю, обхватил голову руками и стал покачиваться из стороны в сторону, а потом завалился на правый бок и некрасиво растянулся на крыльце. Кепка упала с головы, обнажив редкие седые волосы. Пастух лежал, открыв страшный синий рот, в котором не хватало многих зубов, и, как мне показалось, перестал дышать.
Я бросился к бабке с криком: “Пастух умер!” Бабка пошла посмотреть, но картина на крыльце уже изменилась. Хозяйка тормошила заснувшего мужика и кляла его на чем свет стоит, призывая немедленно встать и идти к стаду.
Бабка взъерошила мне голову и ласково сказала: “Он не умер, просто напился самогону, больной человек” – и повела в наш домик на краю огорода. Я оборачивался через плечо, смотрел, как тетка мутузит пастуха, а тот что-то бормочет и слабо отмахивается от нее своими огромными вялыми ручищами. Из страшного и умирающего он превратился в смешного и беспомощного. Мне захотелось вылечить несчастного бобыля, о чем я тут же и сказал бабке. Юрьевна покачала головой и сказала с какой-то особенной теплотой: “Жалеешь, значит?”
Этот пастух-пьяница спас меня от смерти. Проснувшись как-то от блеяния овец, я выбежал на улицу посмотреть, как гонят стадо. Овцы уже прошли, по узкой улочке тянулись бредущие следом коровы. Их вел огромный племенной бык с большим блестящим кольцом в носу. Быка-то я и хотел рассмотреть, говорили, что он стоит с полколхоза, им гордились, но боялись – бык был бодучий. Он шел впереди, как черная гора, только на широком лбу между изогнутыми рогами сияло белое пятно. Он был горбатый, тяжелый, полусонный – настоящий Критский бык, которого одолел Геракл. Тетки, провожавшие своих буренок, немедленно разбежались и спрятались за заборами. Соседка, увидев, что я стою на пути стада, закричала: “Беги, мальчик, домой, беги скорее!” В ее голосе было столько неподдельной тревоги, что я испугался. Бык надвигался, чуть опустив голову, его небольшие злобные глаза словно выжигали дорогу впереди. Сзади напирало стадо.