Продержались новые начальники всего три года. В четвертом классе, придя после каникул в школу, мы уже не застали ни директора с его другом-физруком, ни нашей очаровательной шпионки-завуча – их с треском выгнали. Девчонки, которые всегда всё знали, рассказали, что всю троицу якобы уличили в растрате государственных денег. Позднее я узнал, что старые учителя не приняли более образованных и свободных чужаков и сумели подставить их. Впрочем, Царёва тут же стала работать директором в школе во Вспольном переулке, где учились внуки членов Политбюро, а директор и физрук доработали до пенсии в интернате для детей дипломатов где-то под Москвой. В те времена устроиться в такие места можно было только при наличии высоких покровителей, так что в результате пострадали только мы – ученики.
Больше мы никогда уже не пели по-английски. Молодая учительница пения принялась с невероятным задором разучивать с нами “Гренаду”, “Шел отряд по берегу” – советские песни, проверенные временем.
Тогдашний шлягер “Комсомольцы шестидесятых” (“Постой! Постой! Ты комсомолец? Да! Давай не расставаться никогда!”) мы пробовали разучить, но ничего не получилось. Были там и такие загадочные строки: “И на плечах всегда походный ранец, и соловьи за пазухой живут!” Я, кстати, по-прежнему недоумеваю, почему у комсомольцев за пазухой живут соловьи?
Впрочем, если вслушиваться в тексты большей части популярных песен, можно сильно разочароваться. В университете я знал парня, выучившего английский только для того, чтобы понимать песни “Битлз”. Язык ему позднее пригодился, а вот тексты сильно раздосадовали. Желчный Леннон заявлял, что если три раза подряд спеть слово “Love”, песня станет хитом. Словом, соловьи, что поселились за пазухой у комсомольцев шестидесятых, были в те времена радиохитом, но хоровое его исполнение у нас не заладилось.
Зато мы с задором распевали другой радиохит – песню “Товарищ”. Ее слова крепко застряли в моей памяти. Про что там поется, я никогда не понимал, хотя начиналась песня именно с объяснения: “Я песней, как ветром, наполню страну, о том, как товарищ пошел на войну”. Затем ритм намеренно ускорялся, и резко, как шквал, врывались неожиданные слова: “Но северный ветер ударил в прибой, в сухой подорожник, в траву зверобой”. Прри-бой – подорр-рожник – трраву – звер-робой – рокочущие звуки перекатывались во рту, смысл по ходу терялся, но мелодия подстегивала, не давая времени осмыслить, а училка еще и отбивала ритм рукой или в исступлении барабанила по клавишам.
Чтоб дружбу товарищ пронес по волнам,