Василь Федорович не стал уверять, какой тот незаменимый, еще сильный, мудрый и прозорливый, Ратушный ведь и не просил этого, а пробирался мыслью куда-то дальше. И Грек сказал:
— Вроде даже слишком. Мчимся быстрей и быстрей, и может статься, что от нас, от человечества, ничего, кроме скорости, и не останется. Природа отмерила нам нее по нашим рукам, ногам, глазам…
— Правда. А потом влезли лошади на загривок… Дальше сели в машину, в самолет, а машина и самолет тоже все время наращивают скорости. И это движение становится законом. Мы уже не сможем… на загривок. И в холщовых портках не сможем.
Они как раз подошли к скирде, возле которой белел высокий, с острым ребром намет. Внезапно из-под скирды, разбуженный скрипом сапог, вылетел заяц, ошалело покрутил головой и припустил — только борозда легла за ним, и так же неожиданно Василь Федорович заложил в рот колечком пальцы и свистнул легко и молодо, даже понравился себе. И секретарю тоже. Но тот не прервал мысли:
— Никто не может точно сказать: потребности ведут человека вперед или он сам выдумывает их. Что впереди чего бежит? Но остановка — смерть. Передние идут и ведут других. А кто они, передние? Может, те, кто был вчера позади? А еще бывает и такое, идет в толпе человек и все время думает: не я задний. Не оглянется, когда и последним окажется. Тогда попробуй догони!
— Я тоже это говорил не раз.
— Вот-вот, — подхватил секретарь. — Я помню… Особенно то, про ракету. Как это вы?..
— Оно, может, и не точно, — сказал Грек. — Картошка, навоз… и ракеты. А все-таки. И тут та самая ступень. Надо включить новую. Новую ступень… Эта уже сработалась. — Грек внезапно помрачнел и добавил после долгого раздумья: — Вот, опять разболтался. Мало меня… на совещании и на бюро. Уже и так кое-кто обзывает фантазером. Да если бы только обзывали!
Ратушный не услышал жалобы, а может, сделал вид, что не слышит.
— Именно так. Новую… Вся жизнь наша как ракета. Может, это и митингово, но справедливо. — И без всякого перехода спросил: — Вы сколько раз перестраивались после войны?
— Трижды, — ответил Грек.
— И вот… Настало время в четвертый. И уже совсем по-иному. Новая, высшая ступень.
— Какая ступень? — спросил Грек.
— Комплекс.
Василь Федорович глянул на секретаря: как незаметно от пенсии и пасеки подвел его Ратушный к комплексу! О комплексе он уже думал и примерялся, но издали, как к чему-то возможному, заманчивому, но не обязательному. Молоко они дают и будут давать, хотя… правда, сегодня уже не тот уровень. Нету холодильных установок, большая затрата труда…