Некоторое время они шли молча, их шаги резали морозный снег, эхо одним крылом ширяло в поле, другое обламывало о ветви ельника.
— Капитально! — крякнул Грек, не разобрать, одобрительно, нет ли.
— Нужен большой комплекс, — быстро, словно не давая Греку опомниться, подхватил Ратушный. — Тысяч на пять… Двумя флангами. По полукомплексу у вас и в Широкой Печи. Вот там и там. Фактически у вас одно поле. Вот оно. И будет одна кормовая база…
С этой минуты их шаги зазвучали вразнобой. Василь Федорович даже приостановился, а когда догнал секретаря, уже не примеривался, или не хотел, или не замечал, что ступает не в лад. Он бы, может, принял слова Ратушного за шутку или за дальнюю пристрелку, но, видя позади себя на холме свои фермы и далеко на горизонте Широкую Печь, догадался, что секретарь райкома продумал все до последней детали, продумал даже эту прогулку, которая «иллюстрировала» его тезисы.
— Вы хотите объединить нас с «Зарей»! Пустить с сумой! Господи боже! Да у них же долгу… Сколько? — бесцеремонно схватил он за рукав секретаря райкома.
— Немало, — вздохнул тот.
— Вы точно знаете! — стыдя его и возмущаясь, закричал Грек, и Ратушный потер пальцем переносицу. — Миллион?
— Полтора…
— Полтора миллиона! — вопил Грек, напуганное эхо даже охало в ельнике. — И все небось краткосрочные? Да какое там небось! Значит, все съели. И копейки не вложено из тех кредитов во что-нибудь капитальное. На что все это нам! Пусть живут… Они живут… Для себя живут…
— Именно так, для себя, — успел втиснуться в его вопль Ратушный.
— А я для кого? Для бога? У нас и так уже два филиала. Оно же вышло из моды — объединение.
— Тут не объединение — комплекс. Общая кормовая база. У них луга, поля.
— Где та база?
— Да, базы еще нет, но есть базис.
— Какие там поля! Вы знаете культуру ихних полей? Там, как на Маланьином огороде, всего по горсточке — гречки, проса, жита, пшеницы. В бурьянах волки воют. Что, мне вылавливать их для зоопарка и этим зарабатывать? Такой комплекс сколько стоит? Пять миллионов? А у нас… А что у нас…
— У вас четыре миллиона на счету, — подсказал Ратушный.
— Так долгу же у тех, кто сидит на Широкой Печи, полтора миллиона! — остановился он посередь дороги.
Ратушный невольно поморщился. Потому что все-таки привык останавливаться при весомой мысли он, подчеркивая этим ее неординарность, а те, кто шел рядом, выслушивали в почтительной готовности, а тут Грек будто перебил ему дорогу.
С далеких просек вылетел злой, простудный ветер, схватил Грека за полу демисезонного пальто (не оделся потеплей, не рассчитывал на такое путешествие). Грек еще долго кричал, но и умолк как-то враз, глубоко засунул руки в карманы рыжего пальто, молча зашагал дальше. Он знал, что криком не возьмет, знал и то, что секретарь райкома свой замысел прокачал не один раз, советовался и в районе и в области и от него не отступится. Да, наверно, это выше Ратушного, хоть и зависит только от него.