Жена, а за нею и дети нажимали на него всегда и покусывали. Ирина, бывало, устраивала сцены, она ведь знала, что он нервный, даже несколько неврастеничный, что его можно уколоть. И тогда он срывался, хотя и хорошо знал, как много теряет в ее глазах и в глазах детей. Ирина торжествовала. В такие минуты она чувствовала себя выше его.
И все же во все трудные времена она пряталась за мужа. Видела в нем и опору и защиту. Он чувствовал это. Хрупкий, неуравновешенный, он держался и держал их. В трудные времена — то ли это была болезнь жены, то ли неприятности с детьми или неудачи на работе — он становился деятельным, неутомимым и стойким. В конце концов, чувствовал и неслаженность и хрупкость собственной семьи и в то же время знал, что только на нем одном она держится и только он может ее защитить. Он ввел и другой уклад в семье, который стороннему глазу мог бы показаться отчуждением, а на самом деле был трезвостью, уравновешенностью отношений и, наконец, хоть пунктиром той линии, какой им так не хватало. У них в семье не было сюсюканья, выплескивания себя друг другу, того щемящего выплескивания до дна души, до печенки, до пят, после которого кажется, что ты очистился, а на самом деле приготовил место для новой грязи; он перенял от своего отца суровость, беспощадность ко лжи и обману, к манерности, учил жену и детей смотреть на мир глазами честными, правдивыми, уважать добро и открывать ему сердце. Тут у них с Ириной было какое-то несогласие, которое, впрочем, скрывалось от детей. Жена больше остерегалась зла, и чудилось ей его больше, чем в действительности ходило вокруг них, она считала мужа наивным простаком. Смешно, но она любила это в нем и высмеивала это в одно и то же время. Наверное, помимо воли, краешком сознания распределяла: хорошо, что он наивный и доверчивый в семье, но плохо, что он такой и по отношению к другим. Надо бы в нем это чувство расслоить, но как это сделать!
— Где ты был? — сердито спросила Ирина Михайловна, умышленно не выключая в прихожей свет, который включила только что, хотя там и без него было светло.
Он улыбнулся немного хмельной, немного лукавой улыбкой. Улыбнулся именно ее строгому тону и тому, что этот тон не задел его. Случилось так, и случилось это совсем недавно, что его отношения с женой до определенной степени изменились. Собственно, это и была наибольшая перемена за всю их семейную жизнь. С недавних пор он спокойнее реагировал на Иринины придирки, обращал их в шутку, старался иронизировать и тем не раз обескураживал жену. Однажды ей позвонил старый, еще со студенческих лет, поклонник, земляк, напросился в гости; Ирина почему-то разволновалась, наготовила еды на добрый взвод поклонников, Дмитрий Иванович ел эти кушанья с неделю и все нахваливал, да так, что она не знала, куда деваться.