Вот, значит, как — хищником был он. А не она хищницей, как полушутливо подумал в первую встречу.
— Настойчивость. Натиск. Но реализм уже индивидуума железобетонного века. Не мелового, а железобетонного.
— Не очень приятно, — улыбнулся он.
— А вы хотите приятностей?
— Ну, не то чтобы приятностей, — снова улыбнулся Борозна. — Но чего-то…
— Похвалы? Воспитывайте себя и дорастете до похвалы. Тем более что имеете собственную теорию самоусовершенствования. Испытайте ее на себе.
— Я говорил не о самоусовершенствовании отдельного лица, а об улучшении моральных устоев человечества, — вымолвил он вяло. — Да и нет у меня никакой теории. Чтобы иметь какую-то теорию, нужно сначала знать, станет ли оно совершеннее. И что этому способствует. А как измеришь? Разве есть такие критерии? А уже дальше применять какие-то рычаги.
— А разве их не применяют?
— Вы имеете в виду статьи, кино, телевизор? Этим не сделаешь человека моральнее. Из одного и того же фильма один берет раскаяние убийцы, а другой учится убивать. Почему так? Я и сам не знаю. В чем-то да кроется секрет, что один берет то, а другой это.
— Наверное, в ДНК[7] родителей, — сказала Неля. Она и дальше вела разговор полушутливо, полуиронично, бросала и ему кончик тонкой нити, но он никак не мог ухватить ее. Наверное, еще не мог прийти в себя от того, что случилось, понял, что имеет возможность спастись от случившегося этим разговором, и убегал, чувствуя, как словно бы затирает, сглаживает острия, по которым только что прошел.
— Но ведь отец не был хулиганом, а сын им стал.
— Ну, тогда в воспитании.
— Часто плохих детей воспитывают хорошие родители. Я не знаю, существует ли моральность в чистом виде. Это нечто такое… Одни отделяют ее от социального, иные все сводят к еде, питью, одежде. Но есть страны, где и штанов выпускают до черта, а все же стреляют из-за каждого угла.
— Вот изобретут машину, которая будет контролировать добрые и дурные намерения человека…
— Не дай бог, — вырвалось у него. — А кто будет контролировать машину? Что будет, если она попадет в руки кретину?
— Я надеюсь, что изобретет ее кто-то из ваших друзей, — продолжала она шутить, — Да и вообще я не имела в виду перевоспитание в столь широком масштабе. Мне достаточно одной человекоединицы.
— Кого именно?
— Вас.
Он несказанно обрадовался ее словам. Но снова воспринял их слишком серьезно, не желая ни в чем обманывать ее, желая, чтобы она знала все о нем, о нем и о себе, не надеялась на какие-то большие перемены в будущем. Он не замечал, какой он сейчас наивный и даже смешной.