— Это… не просто. А может, и совсем невозможно.
— Почему? — спросила она.
— Как вам сказать… Это не от нас зависит. Мы любим себя больше, чем других. А может, дорожим собой. Вы понимаете, это совсем не означает, что мы обязательно некритичны к себе. Но «я» — это «я». Даже если обидно за себя. Как… — Он своевременно спохватился, сказал торопливо: — Конечно, мы можем любить и других, иногда очень, но это не означает, что мы не любим себя. Порой мы даже хотим стать лучше и не можем.
— Тогда выходит, людям ничего не остается… — Она сказала «людям», а не «мне». Он ждал, что она снова повторит то, что сказала перед этим, искренне и доверительно откроется ему. Но сам боялся почему-то сделать решительный шаг. Ведь она могла истолковать его как возвращение к тому, с чего начался их разговор.
— Подавлять свои страсти. Быть как можно справедливее. Хотя опять-таки это трудно. Порой людям не дают жить какие-то мелочи, которых они не могут одолеть.
— Откуда вы это знаете? — спросила Неля.
Борозна засмеялся. Взял ее под руку. Ему сразу стало легко, он почувствовал, что она поверила ему и не усматривает в его словах коварства.
— О, старый холостяк знает много. Он хитрый. Он недоверчивый. Он наблюдает и мотает на ус.
— Но он должен намотать на ус и свой горький опыт.
— Конечно… Но… Себя не видишь.
Он умолк. Они поднимались по крутому откосу к площади Славы. Шли медленно, Неля опиралась на его руку, опиралась легко, доверчиво, и он радовался этому. Он думал о ней, она — о нем. Борозна чувствовал, что мир сузился, в нем остались только он и она. «Эгоцентризм», — мелькнула мысль. Однако этот эгоцентризм был чрезвычайно приятен. В этот миг Борозна понял, что его душу, его жизнь пересекло что-то большое, не будничное, что он должен ценить и беречь. А прежде всего должен ответить искренностью на искренность, ведь только тогда могут исчезнуть все преграды.
Когда прощались у подъезда, Борозна сказал:
— А знаете, я так не думал, когда приглашал вас.
— Как?
— Ну, как вышло. Как сказал там. Я даже думал… Что-то такое большое, человечное. Хотел сделать…
— Предложение?
Он кивнул головой.
— Осчастливить?
Он снова удивился и кивнул головой.
— Сначала — нет. А сегодня…
— А знаете, как это плохо, когда кто-то кого-то осчастливливает?
— Разве?.. Я не согласен. Принести кому-то счастье — это ведь хорошо.
— Тут не то… За осчастливливание требуют платы. А моральная плата страшна. На весь век. Вот так и живут по двое — кредитор и должник. А какой должник, в конце концов, не возненавидит своего кредитора? Разве совсем никчемный. Забитый.