– Стой тут, – говорит мать, хотя Жу и так уже стоит, понуро и безропотно. – Я поищу тарелки.
– Ма, и так уже тонна хавчика, нам не хватит? – слабо спрашивает Жу.
– Ты не понимаешь, тут много не бывает. Стой.
И уплывает, а Жу стоит тоскливо, и немцы морщатся то на Жу, то на рыбу, а на руках у немки – собака породы джек-рассел, зову Росси, Жу не знает, откуда знает, но точно же – Росси. Белая с рыжей мордой, как все джек-расселы. Скалит зубы на Жу совершенно беззвучно.
Очередь подходит. Рыба не кончается. Хотя откуда такая рыба в Египте? Жу думает меланхолично, что вообще-то эта рыба очень дорогая, а тут куски такие – не меньше тыщи, но какая разница, all inclusive.
Очередь доходит до немцев.
– О, как раз вовремя. – Мать нарисовывается с левой руки. – Не сутулься, стой нормально.
Жу не отвечает. Стоит. Шеф с улыбкой отстёгивает немцам по куску, кусок мужчине, кусок женщине, они разворачиваются, боком выходят из очереди, и у женщины рыба скользит по тарелке и падает на пол.
– Неумеха, разиня! – ругает её муж, а она не поднимает рыбу – ставит на пол своего Росси, и тот начинает быстро жрать, чавкая и глотая.
– Ничего, мем, не страшно, мем, дайте свою тарелку, тут рыбы хватит на всех, рыбы очень много, мем…
Шеф кладёт новый кусок, а Жу смотрит на Росси, и что-то начинает в голове щёлкать, сцепляясь.
– А собака – разве, это нормально?
– Проходи, проходи, – толкает мать в бок. – Тарелку давай. – И сама уже улыбается пластмассовой улыбкой гипсокартонному шефу. Тот кладёт ей здоровый кусок рыбьей плоти.
– Собаке рыбу – это нормально? – не унимается Жу. – Это же дорогая еда.
– Что ты несёшь? – шипит мать, кивая шефу восковым лицом, и выскальзывает из очереди, увлекая за собой Жу. – Здесь этого добра – сколько хочешь. Ешь и молчи.
– Но мам. Но собаке. Как-то…
– Что тебе не нравится?
Жу не отвечает. Они идут через зал, где за каждым столиком налегают на еду, горы еды, разной еды, везде еда, всюду, слишком много – хорошей, вкусной, сладкой, жирной.
Жу тошнит.
– Я не хочу.
– Чего ты не хочешь?
– Есть не хочу.
– Не придумывай!
Но Жу швыряет свою тарелку на стол, тарелка падает, но не разбивается, она зависает над полом, и рыба зависает тоже, и Жу начинает догадываться.
Становится страшно. Хочется бежать, прятаться. Хочется кричать. Потому что Жу понимает – что это. Где они. И понимает главное: если сейчас съест хоть кусок из всей этой пищи – хоть один маленький кусочек, уже не убежит отсюда, останется с матерью, останется здесь.
– Вернись немедленно, подбери и ешь! – кричит мать истерично. Никогда так не кричала. Жу смотрит вокруг испуганно – жрут и жрут, не люди уже – улитки, чудища, ползут тупыми мордами, набивают бездонные брюхи. – Здесь еды не считают, здесь изобилие, здесь есть всё, ты разве не понимаешь?! – слышится голос матери. – Для всех голодных! Убогих и сирых! Для всех! Ешь! Ешь и успокойся!