Утром – море, солнце, пляж. Напитки в баре – разноцветные коктейли с пластиковыми трубочками. Днём – ленивый отдых в номере: телик, планшетик, поваляться под мерное бормотание кандея. Пахнет песком, солью и средством, с которым тут моют кафельные полы. За окном шелестят жёсткими листьями пальмы и курлычут горлицы – сизые с белой шеей, в России таких нет. Если открыть окно, войдёт горячий воздух, запахнет мокрой травой – поливают лужайку. Все запахи особые, яркие, пряные. В России никогда и нигде, в самые знойные летние дни не бывает таких.
Но окна открывать не будут. И так жарко. Зашторить окна и спать.
Вечером – в ресторан. Золотой и хрустальный, как бы дворцовый зал на множество столов, и все заняты. Играет музыка. Бронзовокожие арабы в ослепительно-белых одеждах стоят на раздаче. Многоязыкая толпа снуёт между столами со снедью, между открытыми жерлами горячих садков и горами свежих овощей и фруктов, между корзин с хлебами и блюд с рыбами. За чем-то экзотическим, вроде жареных кальмаров, выстраивается очередь. Скворчат, извиваясь, сардельки на гриле. Тихонечко журчит шоколадный фонтан фондю. Люди ходят неспешно, но на всех лицах – скрытое недовольство: боятся, что еды не достанется, что их обойдут, оторвут лучший кусок. Боятся, но стесняются своего страха – вроде как неприлично, вроде так всего много, что даже мысли не может быть о недостаче. Но люди ничего не могут с собой поделать – толкаются, обходят друг друга в очереди, первыми спешат схватить большие куски. Толпа пробуждает жадность. И всё это – с милыми улыбками, под бодрую музыку живого ансамбля в углу зала, под скрип двигающихся стульев, под шипение мяса на углях, скворчание масла на сковородах, шорканье множества ног, фальшиво-радостные приветствия: ха-ай!
Hi! All inclusive! Праздник каждый день.
Жу сидит за столом с тоскливым чувством. На столе уже гора снеди: мясо, рыба, сыры, хлеб, овощи, какие-то сосиски и парящие каши, макароны, тарелка с супом… Жу чувствует подкатывающую тошноту от одного взгляда на всю эту еду. А мама всё бегает по залу, всё приносит ещё и ещё.
– Там лосося дают, идём, – говорит, прибегая в очередной раз, и тащит Жу к очереди, где на раздаче бело-бронзовый шеф с натянутой улыбкой на лице делит нежнейшую, розовую, сочащуюся соком, чуть сбрызнутую лимоном гигантскую рыбу.
Он отхватывает от туловища большие куски и щедрым жестом спускает на подставленные тарелки. В очереди – пожилые немцы, обсуждают рыбу, недовольны – плохо пропеклась. Жу не знает немецкого, но понимает. Не удивляется этому совсем.