– Чего она хотела вам отдать? – спрашивает Жу, чувствуя, что начинает путаться. Что-то главное ускользает и остаётся ворох слов.
– Ну, видать, есть чего там, я не знай, – отвечает Манефа сухо. Вдруг замыкается и выдавливает из себя, как будто с большой неохотой: – Слова какие, что ли. Я не знай. Не согласилась дак.
– А зачем ей это нужно было?
– Да она не могла умереть-то, ей надо было обязательно передать кому-то. Без того не умрёт. И она передала. Но, передала – Ленке Быковой, знашь, само это. Ленке, Евстольи-то Капитоновны племяннице, ты лонись была у Евстольи-ти? Но, вот.
– Ах, Ленке… Да, да, помню… Ленка тоже работает в магазине?
– Не работат она нигде! – отрезает Манефа недовольно. – Так, шляется. Шелупная. Не работает! – повторяет, как будто оскорбившись, что Ленку причислили к её коллегам. – Это Маринка, дочь Евстольи-то, работает в этой – в «Берёзке». А Ленка – та племянница.
– Ага, ага. – Жу кивает.
Брат в изнеможенье падает на руку на краю стола. Жу даже не смотрит в его сторону.
– Остыл уже, – говорит Манефа, только на половине чашки замечая, что пьёт холодную, цвета дубовой коры жидкость. – Погреть бы. – И включает чайник.
– Ну что ты с ней разговариваешь? – нудит брат. – Как будто тебе заняться больше нечем.
– А есть чем? – интересуется Жу. Настроение всё ещё хорошее. Просто так, ни от чего. На улице солнечно и лениво. От земли парит. Когда они вышли из дома, собака у будки поднялась, потянулась и с видом очень занятого человека залезла внутрь. Чтобы не видеть и не лаять. Лаять ей явно лень.
– Шарик? Тузик? На-на-на! – Брат заглядывает в будку. Цокает языком. Собака внутри ворчит, зевает.
– Оставь, – говорит Жу. – Вот тебе точно делать нечего.
– Конечно, лучше с бабками трепаться. «Но!» – тянет с утвердительной интонацией, передразнивая Жу.
Жу ухмыляется, потягивается всем телом, так что майка задирается и видно впалый бледный живот.
От забора – улица, река, распахнутый вид вниз по деревне. Перекатываются холмы от окоёма до окоёма. Как там? Хоменки, Ко́шачий городок, Овечий ру́чей. Названия-то какие, не названия – чистый мёд. Купола торчат посредине, как гвоздь, как шест, к которому привязано мироздание – четыре коровы, четыре холма, четыре конца одной деревни: Хоменки, Кошачий городок, Овечий ручей… А четвёртая как? Надо будет спросить. И река между ними, не видно её, но она есть – река. Купола плывут по-над нею.
Разве что куст сирени, сияющий, пышущий цветом, загораживает купола. Полыхающий куст. Запах бьёт в нос, плывёт в разморённом воздухе.
Жу с удовольствием морщится.