– Нет, здесь не торгуют, – вступает в разговор ближняя старушка, которую Жу всё не узнаёт. Она уже складывает в пакет пачку макарон и кулёк конфет – розовых, посыпанных сахаром карамелек без обёртки, таких же, какие сохнут в вазочке у Манефы. Нет, сама Манефа их ест, сосёт, перекатывая меж беззубых челюстей, а Жу не может даже заставить себя взять их – такие они шершавые, неприятные, эти конфеты.
На ценнике написано «Дунькина радость».
– А автобус когда? – спрашивает Жу, поднимая глаза от конфет. Не сама даже – брат спрашивает. Жу не догадалась бы.
– Автобус? – Училка смотрит на Жу с весёлым удивлением. – Нет у нас тут никакого. Мы все так.
– Сами с усами, – смеётся старушка, отходя от прилавка, но не собирается уходить. Видно, что ей интересно принять участие в разговоре.
– Сахару мне, Марин, сахар есть? – спрашивает училка продавщицу.
– По двадцать три. – Та отворачивается в угол, к огромному белому мешку. – Сколько?
– Кило три давай. И вермишели ещё, вон той.
– Паутинки?
– Ага. Ты сюда-то приехал как? – Училка оборачивается на Жу.
– Так. – Жу пожимает плечами.
– Да на Митьке, на Митьке, – уверенно говорит старушка, и Жу испуганно глядит ей в лицо: откуда же она может Жу знать?
– Так-от это наш самый автобус! – смеётся училка. – Удобно, ждать не надо, прямо к дому! Телефон-то дать? Запиши.
– Спасибо. У меня есть, – говорит Жу, чувствуя, что это засада. Потому что купить симку можно в городе, а в город – только на такси. А чтобы вызвать такси, нужна симка, которая только в городе, а в город только на такси…
– Так-то дойти можно хошь до Палкино, хошь до Верхсогрино, – слышит краем уха мрачную продавщицу. – А там-то трасса, уж кто-нибудь пойдёт.
– Дак не местный, что он знат-то? – слышит Жу за спиной.
А сама смотрит на дверь.
Потому что там снова дрогнул висящий на ручке колокольчик, колышется грязный тюль – и входит в магазин с яркого солнца крепкая, сбитая, с квадратной шеей, в розовой кофте женщина, и сразу узнаёт Жу, и сразу кидается, с порога:
– А, вот ты, тут ещё, значит. Ходишь всё, ходишь? Ты давай, ты по баушкам нашим не ходи! Не ходи давай, им плохо с тебя, слышь? Вечор у тёти Толи давление поднялось, измерила – знашь, како давление было! Баушки наши уже стары, ты не понимаешь, им нельзя волноваться.
Трещит, как заряжённая, и Жу по этому голосу, по этому напору узнаёт: Ленка Быкова, та самая, из первого дома, та, о ком вспоминала Манефа. Но что – Жу уже не помнит. От голоса, от крика всё выносит из головы. Как будто шарахнули водой из шланга под напором – того и гляди вымоет всё, до последнего звука, Жу и так уже стоит с полупустой головой, только хлопает глазами, чтобы совсем не забыться.