Тополиный пух: Послевоенная повесть (Николаев) - страница 4

Колька, поймав Сережкин взгляд, заревел еще больше, хотя уже не так безутешно.

— Кто тебя тронул? — на Сережкином лбу появилась складка и, не дожидаясь ответа, начал тыкать пальцем в животы ребят: — Он? Он? А может быть, он?

Все расступились. Один только Гарик не двинулся с места, и Сережка понял, кто был причиной Колькиных слез.

— Он мне спицу сломал, — попытался оправдаться Гарик и выдвинул свой велосипед вперед.

— Какую спицу?

— Велосипедную.

Гарик еще дальше продвинул велосипед, кивнул на переднее колесо.

— Ах, спицу! — насмешливо произнес Сережка и ударил ногой по металлическим прутикам другого колеса.

— Ты что? — закричал ошалевший Гарик, увидев, что погнулось сразу же несколько спиц.

— Ничего! А будешь орать, сейчас вообще все выбью…

Угроза подействовала, и владелец велосипеда замолчал.

— Так и надо! — заметили из ребячьей толпы. — А то еще пять рублей с Кольки требовал…

— Какие пять рублей?

Ребята заговорили хором.

— Сахар верни назад, — распорядился Сережка, узнав, в чем дело. — А пять рублей… Пять рублей тебе отдаст твоя мама.

И Сережка громко захохотал. Захохотали и ребята.

Солнце поднялось выше. Теперь оно уже освещало окна третьих этажей. Небо посветлело, спрятав куда-то вовнутрь себя еще недавнюю голубизну и обозначив над четвертым корпусом мутноватую прозрачную рябь. Деревья зашевелились, касаясь друг друга своими сучьями, и как бы шепотом заговорили.

— Смотри, — Сережка показал Гарику кулак. — Заикнешься кому, зубы выбью, а велик в порошок превращу…

Гарик насупился, однако возразить не посмел.

Сережку побаивались. При его появлении ребят всегда охватывала какая-то скованность, которая расслабляла волю и заставляла подчиняться подростку. Во дворе у него было прозвище Пират. Так окрестила его однажды Нина Львовна.

Выйдя в тот день во двор рано утром, Сережка недружелюбно посмотрел в сторону прыгающих воробьев и достал рогатку. Воробьи, как бы почувствовав его намерения, отлетели подальше. Это Сережку озлило еще больше, и он, подняв с земли небольшой камешек, вложил его в рогатку. Теперь оставалось только выбрать жертву. И он нашел ее, эту маленькую серенькую пичугу, весело присевшую в нескольких метрах от него на дерево. Камешек вылетел бесшумно.

— Эй, ты, Пират! — крикнула тогда Нина Львовна Сережке, когда он побежал к тополю, под который свалился убитый воробей. — Ты что делаешь?

Нина Львовна Лисянская была дворовая знаменитость. Она жила в третьем корпусе, но, казалось, никогда не уходила из сада, а так и сидела здесь с детской коляской. Менялись внуки и внучки, а коляска оставалась прежней.