Охранник смеется в голос:
– Левизна? Мама, я охранник в секретной тюрьме, я служил в бригаде «Голани», я болею за «Бейтар»[8]. Я слушаю Тень[9] на своем айфоне и всегда голосую за «Ликуд».
– И что ты хочешь этим сказать?
– Только то, что правые так поправели, что с твоей точки я кажусь левым.
Рути фыркает:
– Знаешь что? Не называй в моем доме Храмовую гору «Харам аль-Шариф». У нее другое название, еврейское. – Рути разжимает руку, в которой держит пожелтевшие листья, и они падают с балкона на пустой, усеянный мусором клочок земли внизу. – И знай, что вторая интифада была неизбежна. Не веришь мне – спроси любого араба. Они искали повода, и Генерал дал его им. Они могли сидеть тихо. Они могли сохранить свое казино и свой аэропорт[10]. Они могли устроить себе столицу здесь, в Абу-Дисе[11]. Они могли иметь почти все, чего хотели. И все выбросили на свалку.
– Иногда почти все – это мало.
– Справедливо. Но не забывай: твоя мама встречала родителей наших убитых школьников, когда Генерал принимал их у себя. Твоя мама посещала сидящих шиву родителей солдат, чьи трупы таскали по улицам. Эти протесты стоили многих жизней, и твоя мама многих скорбящих родственников вводила в кабинет Генерала, чтобы он сказал им, что их дети погибли не напрасно.
– Твой дружок, выходит, еще и социальный работник? – Охранник уже не держит себя в руках, он затрагивает то, чего не следовало: – Предлагаешь простить ему Кибию[12], забыть Сабру и Шатилу…[13]
– В Бейруте он только не помешал, – перебивает его мать. – Все сделали фалангисты.
– Он убийца, мама. Мясник.
– Я не хуже тебя знаю его прошлые дела, – говорит она. – Но этот же самый Генерал много раз спасал страну от верной гибели.
– С этим никто не спорит.
– Но мама тебе еще кое-что хочет втолковать. Пойми: у Генерала были планы на будущее. Он дал бы тебе и твоим друзьям палестинцам все желаемое. И заодно выручил бы страну, обезопасил бы ее навсегда. Я знаю, что было бы дальше. Если бы только…
– Если бы только он остался жив?
– Если бы он остался, каким был. Генерал намеревался сделать два государства. Он намеревался установить мир. Тактический выбор, столь же стратегический и болезненный, как война. Мир был бомбой, которую Генерал намеревался сбросить.
– И ты всерьез в это веришь?
– Если он выкарабкается, если он вернется, то дай срок – он еще покажется тебе более левым, чем ты сам.
Охранник пожимает плечами и пытается затянуться, но сигарета погасла. Он зажигает ее снова, вдыхает дым, задерживает его внутри и предлагает косяк матери, что безуспешно делал уже тысячу раз.