Рухама доходит за ним до джунглей на Двадцать восьмой улице, там дерево исчезает в недрах магазина, где по фасаду – сплошная стена тропической зелени. Лишь узенький проход посередине. Рухама заходит внутрь, и пара пичужек, вспорхнув с куста, устремляются к пустой клетке. Мужчина снимает дерево с тележки и с глухим стуком ставит на пол.
– Симпатичное дерево.
– Возврат, – отвечает он. – Дизайнер хотела апельсиновое дерево для приемной. Говорит, я не предупредил ее, что апельсины раньше лета не созреют.
У мужчины металлическая клепка в подбородке. Она ходит вверх-вниз, когда он говорит, и замирает, когда умолкает, – этакий постоянный знак пунктуации. Стальная точка под губой.
– Подержанных деревьев не бывает, – говорит он, – но я дам вам скидку, если пожелаете.
– Вы утром будете здесь?
– Я здесь каждое утро.
– Завтра я вернусь с деньгами.
Бомж клянчит доллар, когда Рухама выходит из подземки на Двадцать третьей. Обычно она подает, всегда подает, но у нее при себе вся наличность, в том числе и Луизин конверт с четырьмя тысячами. Утренняя суматоха только-только началась: не лучшее время открывать кошелек посреди улицы. Покрепче схватив сумочку, она направляется к газетному ларьку.
– Ладно, – кричит ей вслед бомж. – Я тебя прощаю, раз ты на сносях.
Журналы, еще в пачках, высятся у стойки. Джамаль подталкивает к ней канцелярский нож, а она ему – мятую двадцатку.
– Будьте как дома, – говорит он.
Рухама трет лицо: глаза все еще сонные.
День не по-зимнему теплый и ясный. Рухама садится на тротуар, как бомж, прислоняется спиной к ларьку. Ищет свою рекламу. Сидит, скрестив ноги, подставив лицо солнышку. Когда она в последний раз сидела на земле? Лет десять, нет, двадцать назад.
Вот она, девушка из рекламы шампуня, прямо на странице с содержанием. Она ловила зубами яблоки на городской ярмарке[43]. И упустила одно, пытаясь захватить его своими прелестными зубками. Она резко выпрямляется над бочкой, и намокшие пряди волос взмывают вверх, окружая ее голову нимбом. В сияющих волосах и в каплях, что вот-вот осыплются брызгами на прохожих, играет радуга. Все улыбаются. Один из работников ярмарки вручает девушке плюшевого медвежонка. Все остальные работники тоже тянутся за призами. Все до одного белые мужчины, красивые, с модной трехдневной щетиной. Один из них, вспомнила она, был таксистом.
Рухама поворачивает голову в сторону Шестой авеню и смотрит вдаль, встречное движение кажется бесконечным, ее взгляд затуманивается. Близится Песах, и у нее длинные – как в детстве – волосы. Все собрались перед шулом, беседуют на переднем крыльце, приглашают друг друга в гости. Нава в кричащей обновке – на ней первый в ее жизни парик. Мимо промчится машина, газанув как гангстерская, и красивый молодой человек рядом с водителем, высунув сильный локоть в окошко, лихо присвистнет, бесстыдник. Рухама, смущенная и испуганная, резко обернется, и волосы раскинутся за ее спиной, как веер из павлиньих перьев.