Рухама не глядит ей в глаза, она переводит взгляд на напольное зеркало, потом снова на стену с фотографиями.
– Если честно… – говорит Рухама и на секунду заглядывает в будущее, и вот она уже на ярмарке, ловит яблоки ртом. Нет, нельзя портить сюрприз, и она этого не сделает. – Я целовалась с цветочником, – говорит она. Нечто настолько невероятное, что может сойти за правду. Что-то такое, что придется по душе Ципи с ее авантюрной жилкой. – Он меня поцеловал, и я ему позволила. И не один раз, а два. Дважды, когда я ездила в город за материалами.
– Нет! – кричит Ципи и зажимает ладонями рот. Поджимает под себя ноги и перегибается через ручку кресла. – Не может быть.
– Я не хотела, но так вышло.
– Шломи! – говорит Ципи. – Иноверец, Рухама. И в два раза тебя моложе. Невозможно. Подумай о детях. У этого парня кольцо в губе.
– Холодное, как лед, – говорит Рухама. – И горячее, как огонь.
– Надо это прекратить, Рухама.
– То же самое я ему говорю.
– Но он не слушает, – говорит Ципи. – В нем говорит желание. Он знает, что это невозможно, но не желает слушать. Он ищет новой встречи с тобой. Чтобы ты, глядя прямо ему в глаза, сама сказала «это невозможно».
Это признание изменило все. Ципи трудится вдвое усердней прежнего. От Рухамы требуется только одно: не спать днем, чтобы снова и снова повторять свою выдумку. Каждый раз она сочиняет новые подробности. Ципи слушает ее, а руки ее так и летают, она округляет глаза, ахает и только тогда на секунду останавливается. Снова и снова она отговаривает Рухаму, а потом придумывает хитрые планы на случай, если они решат бежать.
– Как думаешь, он примет нашу веру? Пойдет ему борода?
Ципи передает Рухаме все прямо в руки, чинно и уважительно, проявляя заботу и поддержку. Передает все, кроме телефона. Она нажимает на «отбой», когда звонит рассыльный, а он звонит снова и снова. Иногда, прежде чем положить трубку, она тихонько дает советы. «Забудьте», – говорит она. «Я знаю, это больно, – говорит она ему, – но так продолжаться не может».
Рухама, как ни странно, не чувствует себя такой уж виноватой. Нечего было верить в такую чушь. Оно и к лучшему. У нее будет еще несколько недель. Остался месяц до Песаха. Парик почти готов.
Утром полдевятого Рухама заканчивает парик. До Песаха еще десять дней. Парик тяжелее всех ее прежних, вещь солидная, многодельная. Рухама обычно не бреет голову, но красота требует жертв. Рухама включает в сеть машинку для стрижки и с первого захода стрижет себя под ноль.
Просовывает руки в шапочку, натягивает ее на оголенную голову. Шапочка сидит как влитая. Свесив голову между колен и придерживая парик кончиками пальцев, она закидывает голову вверх, ощущая всю эту массу взметнувшихся, рассыпающихся волос, локон за локоном пружинно ниспадающих на спину.