Он не стал подтрунивать над ней, хоть у нее вздулась щека и губы едва шевелились, об этом он ни слова ни сказал. Сделал вид, будто это врожденный порок или что-то вроде нервного расстройства, и вел себя как на деловом ужине, где Сью – его клиентка с перекошенным ртом.
Сью подошла к столу, взяла со стола бутылку.
– Так, значит, ты не бросаешь меня. Ты не выставил бы свое драгоценное шато О-Брион, чтобы сообщить, что улетаешь в Грецию с секретаршей.
– Ты права, – сказал он. – Я бы приберег его, чтобы распить на нашей веранде в Миконосе.
– Отрадно, – сказала она, приподнимаясь на цыпочках и запечатлевая на его щеке жалкий неловкий поцелуй, – что твоя фантазия так далеко зашла.
– Вино на самом деле лишь повод перейти к сути.
Сью открыла картонку с мороженым и поставила к себе на тарелку.
Оба сели за стол.
– Давай выкладывай, – сказала она.
– Я еврей. – Так все оказалось просто. В конце концов, не в первый раз.
– Не поняла шутки, – сказала она. – Или я должна подыграть?
Он ничего не ответил.
– Ладно, начнем сначала. Я подхвачу. Говори.
– Вчера в такси. Я вдруг понял. Я почувствовал это, правда. И… – Он глянул на ее лицо, искаженное и онемевшее от анестезии. Диковатое зрелище, под стать его диковатой новости. – Но я не огорчился. Разве что боялся сказать тебе. А в остальном мне это даже нравится. Другие ощущения. Но в таких делах, по-настоящему больших, все хорошо кончается.
– Давай сначала проясним кое-что. – Она скорчила гримасу. Наверное, пытается посуроветь лицом, подумал Чарльз. – Хорошо?
– Ладно.
– На самом деле ты пытаешься сказать мне следующее: дорогая, у меня нервный срыв, и я сообщаю тебе об этом таким образом. Верно? – сказала она, набирая полную ложку мороженого. – А если это не нервный срыв, то, может, ты психически нездоров, как ты думаешь?
– Я и не ожидал, что все пройдет гладко, – сказал Чарльз.
– Делаешь вид, будто заранее знал, что я плохо к этому отнесусь. – Сью говорила быстро, и изо рта у нее (Чарльз старался этого не замечать) текла слюна. – Хотя на самом деле – ты же неисправимый оптимист – надеялся, что я улыбнусь и скажу: ну и прекрасно, будь евреем на здоровье, почему нет. Вот чего ты ожидал, Чарльз. – Она вонзила ложку в мороженое и так и оставила торчать из картонки. – Но знаешь, что я тебе скажу? На этот раз ты ошибся. Умом рассчитал, а сердцем нет. Не могло такое пройти гладко. И знаешь, почему? Знаешь?
– Почему? – спросил он.
– Потому что то, что ты говоришь сейчас – и вот так с бухты-барахты, все это иначе как безумием назвать нельзя.
Чарльз покорно кивал, как будто подтверждая горькую правду.