Он переворачивается и грохается навзничь. Отпал. Считай одним меньше. Остались двое.
У пристяжного справа от меня в руке клинок — перо, перышко. Держит грамотно, не на отлете, а плотно прижав к бедру. Но в левой руке — левша? А я правее него. И это — мой новый шанс. Оставаясь у стены, я рву дистанцию, делаю полшага влево. Он разворачивается, теряя какие-то доли секунды, и выбрасывает кулак с зажатым пером прямо мне в живот. Успеваю подставить руку. Не совсем удачно — нож скользит по предплечью, однако боли почти не чувствую.
Было бы грамотно, пока он не восстановил равновесие, тут же его достать. Нет, не успеваю. Второй пристяжной — я вижу его боковым, периферийным зрением метрах в трех от стены — вытягивает из кармана и медленно наставляет на меня черный предмет. Ствол. Где он теперь, мой шанс?
Не промахнется. Скажут: убит выстрелом в упор.
(«Мама, где у мужчин упор?» — спросила у моей приятельницы шестилетняя дочка. «Какой там упор? Где ты такого нахваталась?» — «Сейчас по телевизору сказали, дяденьку застрелили в упор…» А где он у меня? Какая теперь разница! Но стоило ли за этим ехать в Америку? Лучше уж дома. Где тоже нынче неплохо стреляют. В упор.)
Нет у меня никакого шанса. Теперь уже нет. Сейчас из ствола полыхнет. Или не знаю, как это будет, — меня никогда не убивали выстрелом в упор.
Не полыхнуло. Из кустов донесся треск ломаемых ветвей, и тут же на голову пристяжного обрушился черный смерч. Грохнул выстрел, взвизгнула срикошетившая пуля, посыпалась со стены бетонная крошка. И все. А я жив и снова могу оценить диспозицию.
Диспозиция такая. Коренник лежит, где я его положил, и тихо постанывает. Пристяжной с ножом, отчаянно виляя задом, мчится прочь. Второй пристяжной распластался ничком рядом со мной и тянется рукой к картинно лежащей на асфальте пушке. Сделавший свое дело Жора сидит рядом в довольно-таки развязной позе — лапа отставлена, язык наружу — и, кажется, усмехается. Все же пес он добродушнейший, а искусству задержания его никто не учил.
Пальцы пристяжного уже в нескольких сантиметрах от рукояти пистолета. Я делаю короткий прыжок и ногой припечатываю его кисть к асфальту. Он вопит от боли, а я другой ногой отфутболиваю пушку в сторону.
Бой, длившийся от силы полминуты, окончен. Мы с Жорой одержали безоговорочную победу. Что дальше?
Дальше нам не пришлось принимать никаких решений, потому что где-то совсем рядом взвыла сирена и на поле отгремевшего боя, бешено мигая маячками, выкатил длинный полицейский автомобиль. Из него выскочили два мужика со свирепыми лицами цвета ночи — и меня повязали: бесцеремонно швырнули мордой на капот, руки в наручниках за спиной — весьма неудобная поза, доложу я вам. Протестовать в такой позе, даже пытаться что-то объяснить — вещь абсолютно невозможная. Я и не протестовал, когда меня грубовато запихнули на заднее сиденье, только попросил, чтобы не бросали на улице Жору.