А тут мы приехали точно к назначенному часу, к сбору гостей. Собралось человек пятнадцать, в том числе, разумеется, Натан с Дорой и дочками. По настоянию Шурки плов, который, к слову сказать, удался как никогда, ели руками прямо из огромного блюда — на стол умышленно не поставили ни тарелок, ни столовых приборов. Незнакомые со столь варварским застольным обычаем американцы поначалу тушевались, но устоять перед ароматом плова было невозможно, и вскоре они усерднее нас, русских, принялись шуровать пальцами в рассыпчатом янтарном рисе, прорывая ходы в пловной горе, что твои строители славной Байкало-Амурской магистрали. И Барби, моя Барби, смирно сидевшая весь вечер рядом со мной, запихивала себе в рот жменю за жменей Шуркиного варева.
Шурка был в ударе: не закрывая рта, он потешал гостей историями о наших с ним московских похождениях. Я смеялся вместе со всеми, но мне было грустно.
Было много тостов, как тогда, на дне рождения Натана. Но сейчас пили за меня, и каждый считал своим долгом перечислить мои истинные и мнимые достоинства, словно отмечался мой по меньшей мере семидесятипятилетний юбилей. А когда меня особенно захваливали, глаза Барби сверкали неподдельным счастьем и ее нога под столом нежно прижималась к моей.
Расходились в первом часу. Я обнимался в прихожей с гостями и говорил всем, что еще приеду, непременно приеду, а сам не верил в это.
Натан расцеловал меня троекратно и сказал, что наша дружба только в самом начале, она еще расцветет пышным цветом и принесет щедрые плоды, одним из которых станет мой прочный материальный достаток — ты, сынок, не имеешь права быть голодранцем, с твоей-то головой. А о деталях поездки в Энск-Шменск — ты, конечно, родной, не забыл о моей просьбе? — он известит меня письмом или по телефону.
Когда за последним гостем захлопнулась дверь и остались только свои, возникла неловкая пауза. Наконец Рита, помявшись, предложила нам с Барби остаться ночевать. Я видел, чего это ей стоило: греховная парочка в семейном доме — что близнецы подумают? Но Барби решительно отвергла великодушное Ритино предложение:
— Спасибо, мэм, мы поедем домой.
У нас, мол, есть свой дом, и нам нет никакой надобности таскаться по чужим постелям.
Рита обиженно поджала губы, а Барби, отстояв свое право на собственную семейную жизнь, тут же загладила обиду — нацепила фартук и пошла мыть посуду. Хозяйка присоединилась к ней, и неловкость была забыта.
Этой, последней, ночью мы почти не спали. Барби не знала угомону в любви и наградила меня глубокими кровоточащими царапинами на спине, которые потом сама же смазывала какими-то своими африканскими снадобьями. Вообще, она вела себя истерично, к утру принялась рыдать, и я никакими ласками не мог ее утешить.