Утром мы поругались.
— Ну вот и все, — сухо сказала матушка Барбара, старательно оправляя складки покрывала на постели. — Ты меня хорошенько употребил, как хотел, теперь спокойно можешь лететь к себе домой.
Я попробовал отшутиться, потом постарался урезонить ее: ну о каком употреблении ты говоришь, хорошая моя, нам же так славно было вдвоем, мы же еще… Я хотел сказать, что ничего не кончено, что мы еще встретимся, но оборвал себя на полуслове, потому что это была заведомая ложь, а лгать Барби я не хотел. Скажи я, что люблю ее, может, она бы и оттаяла, но матушка Барбара уже стала меня раздражать, и говорить о любви язык просто не поворачивался. Какая уж там любовь!
А матушку Барбару понесло: черненького захотелось, что ж полакомился черненькой и проваливай к своим белым русским шлюхам, чтоб мои глаза тебя больше не видели. И пошла, и пошла.
Я тоже завелся. В общем, вышла безобразная сцена, ну прямо как в итальянском кино: я залепил ей пощечину, она швырнула в меня ведерко для льда (попала, стерва, в голову — шишка, еще одна отметина нью-йоркских приключений), я схватил свою дорожную сумку и, на ходу напяливая пиджак, бросился к выходу, она опередила меня и закрыла собой дверь, как амбразуру.
Потом она билась в истерике, я отпаивал ее водой. Мы вроде бы помирились, но, когда за мной приехал Шурка, все еще едва разговаривали.
Барбара сказала, что ненавидит проводы и в аэропорт не поедет. Присели на дорогу, посидели минуту, и я взвалил сумку на плечо. Барбара поцеловала меня в щеку и отвернулась к окну: езжайте с Богом.
Шурка уже завел машину, когда Барби вылетела из подъезда, размахивая своей красной сумкой.
— Стойте, ублюдки! Вы что, подождать не можете?! — И ворвалась в машину, и прижалась ко мне.
Возле аэропорта была автомобильная сутолока, и Шурка, чертыхаясь, долго искал место для парковки. Когда наконец мы вылезли из машины и выгрузили мой багаж и картонную коробку с Геной, я заметил запаркованный неподалеку от нашего «олдса» такой же, как давеча, накрученный «гранд чероки» и ничуть не удивился — мало ли таких в Нью-Йорке, уж наверняка не меньше, чем в Москве по-кавказски щедро разукрашенных всевозможными автомобильными примочками «жигулей». А потом сообразил: да это же давешний «чероки» — вчера крутился, как и я, у Аэрофлота, а сегодня подвозит кого-то к моему рейсу.
Словно подтверждая мою догадку, из машины вылезли трое. Молодой светловолосый вихрастый парень, должно быть водитель, бросился открывать заднюю дверь и выгружать багаж на аэропортовскую каталку. Затем появился высокий атлетически сложенный мужчина в элегантном блейзере. Последним из машины неуклюже выбрался невысокий человек в мешковатом костюме и непримятой, как на магазинной полке, шляпе. Его лицо показалось мне знакомым. Я пригляделся. Ба! Старый знакомец: скуластый нефтяной мужичок с дня рождения Натана. Не иначе летит со мной вместе — возвращается в свой нефтяной Мухосранск после успешной деловой поездки.