Остается оценить тяжесть утраты. Ленту давно пора менять, энско-шменское досье давно пора выбросить — отработанный пар, репортерская тема, к которой я вряд ли когда-нибудь вернусь. Переживу. Восстановить сводную телефонную книгу по старым карманным книжкам можно — на это уйдет не меньше недели, но тоже переживу. А вот без ежедневника нынче я как без рук. Там все мои дела и деловые встречи на ближайшие недели — тщательно расписанные и спланированные еще до отъезда, там бездна нужных имен, телефонов и адресов, которые я не успел переписать в другие записные книжки. Это катастрофическая потеря, и я не знаю, как ее восполнить, как выбраться из информационной ямы, в которую я угодил по злой воле таинственных недругов. И главное: кто они, эти недруги? чем я им насолил? зачем им бесценные для меня, но больше никому не нужные записи?
Растерянный, я сижу в кресле возле письменного стола, и вид у меня, должно быть, такой убитый, что Славик вскакивает с дивана, подбегает ко мне и участливо обнимает за плечи. У нас с ним внешне сдержанные мужские отношения — подобных телячьих нежностей прежде никогда не было.
Артем, Стас и Лева молча ждут, когда я заговорю. Наконец я стряхиваю с себя оцепенение и перечисляю пропажи.
— И все? — с облегчением спрашивает Стас.
Я киваю головой.
— Больше ничего не тронули, — констатирует Стас. — Контора! Точно контора! — Такое впечатление, будто он признает за гэбухой естественное право вломиться в мою квартиру и взять, что ей понадобится, будто благодарен ей, что все сделано чисто и ничего ценного не пропало.
— Что у них к тебе? — хмуро спрашивает Артем и, не дожидаясь ответа, размышляет: — Телефонная книжка, ежедневник, лента от машинки, то есть последние записи… Значит, интересуются контактами. Когда ты был последний раз в Энске?
Да, Энск, энская папка. Переживая пропажу ежедневника, я как-то выпустил ее из виду, между тем она была недвусмысленным указующим перстом: неясный мне, но явно нечистый интерес Натана к своему родному городу, его счеты с Борей-Степой. Какая-то муть — гешефты, полууголовщина, а может, и безо всяких «полу». Все это уже непонятным образом прилипло ко мне как банный лист, повлекло за собою — прямо или косвенно — ночные нью-йоркские кошмары, которые я хотел было выкинуть из головы, ну не выкинуть, так законсервировать в виде приятных на расстоянии романтических приключений, случившихся со мной далеко-далеко, за океаном. Ан нет, оказывается, никуда от них не уйдешь, не денешься: «Я по свету кручусь, заметая следы, третий день проживаю я в Чили…» Кажется, приехал к себе домой и — в полной безопасности. А на самом деле ты у них — у кого «у них»? — как на ладони: «Но компьютеры в памяти прочно хранят обо мне много всяких хреновин…»