Кто-то из троих дядьёв выучил Сергея читать. Иван? Он же стал управляющим — значит, грамоту знал. Или Александр — чтобы оправдаться за своё зверское обучение плаванию? А то и Пётр? На него тоже похоже.
Сам Фёдор Андреевич читал еле-еле.
* * *
Фёдор Андреевич велел Татьяне присылать на Сергея с заработков три рубля в месяц. Когда по тысяче рублей привозил с сезона, эти трёхрублёвки небось и не считал.
В Рязани Татьяна устроилась прислугой в купеческий дом.
Вскоре письмом попросила у мужа развод.
Тот письменно отказал.
Вскоре явился сам: уговаривать её вернуться.
Застал жену… беременной. И как ни высчитывай — не от него.
Схоронившая уже троих детей одинокая женщина двадцати семи лет очередного ребёнка прижила на стороне.
Мальчика, который родится 22 октября 1902 года, Татьяна назовёт именем нелюбимого мужа.
А Александр Никитич повёл себя не в мужицкой традиции — объявил жене, что готов… простить её.
Мемуаристы удивляются, что он даже «не побил» изменщицу.
Александр Никитич выдвигал только одно условие: новорождённого передать в приют.
Татьяна отказалась.
Он ещё несколько раз приезжал с уговорами.
Татьяна стояла на своём и требовала развода.
Всё это время маленький Сергей жил без родителей.
К тому, что отец бывает дома редко, он понемногу привык, хотя у большинства его константиновских сверстников отцы всё-таки были. А теперь ещё и мать исчезла. Её не было с января по октябрь 1902-го. Появиться в это время в деревне она точно не могла — живот выдал бы её грех.
Проездом из Рязани появлялся отец, тоскливый и подавленный.
Вдобавок ко всему у бабки Аграфены случилось страшное горе.
Любимая дочка её — вторая Пелагея, семнадцатилетняя красавица, вышедшая замуж за красивого и ласкового парня, в краткий срок заболела и умерла.
Деревенские запомнили, что Аграфена — её тогда уже звали бабой Грушей — после смерти дочки пошатнулась рассудком. Рассказывала соседке, что к ней прилетает Змей и они разговаривают. Иные кумушки, впрочем, верили: ну Змей и Змей, а чего б ему не прилетать?
Вне себя от горя, баба Груша ночами ходила на могилу к своей Пелагее — вернее сказать, к двум своим Пелагеям сразу — и сидела там до утра.
В ноябре, оставив новорождённого Сашу у рязанских знакомых, Татьяна одним днём съездила в Константиново, чтобы забрать маленького Сергея.
У него были две деревянные игрушки, предмет зависти соседских мальчишек: конь и пароход. Когда лужи не замерзали, он за верёвку таскал пароход по грязной воде, а если наступали заморозки, выводил коня на первый снежок.
И тут — мать: деловитая и торопливая.