Рэй приподнял брови.
– Ну… это, пожалуй, пойдет. – Не успела я и глазом моргнуть, как подвеска исчезла в складках его лохмотьев. – Сюда, значится, мисс.
Он повел меня к месту своей стоянки, по дороге продолжая срывать со стены листки.
– Королевские указы, – сообщил он, заметив мое любопытство. – Король Донал подписывает их по три штуки в неделю и велит развешивать по обе стороны стены. Требует, чтоб его благодарили и хвалили за всякое разное, а благодарить и хвалить-то не за что. Всякий раз, когда выходит новое… это… постановление, все думают, мол, куда уж глупее… а потом появляется следующее. – Мы остановились у ветхой конструкции из веток, скрепленных бечевкой, которая была прислонена к стене города и покрыта парочкой тонких шкур. – Я их собираю, чтоб огонь разводить, смекаете? На одно только он и годится, старик Донал: разводить огонь. – Он сел на корточки возле дымящегося кострища, смял листы в шарики и, тихонько посмеиваясь, стал подбрасывать их на тлеющие угли.
– Это и есть ваша конюшня? – разочарованно протянула я. – А чем здесь так пахнет?
– Ах, это! – Он ткнул пальцем вверх. – Это всего-навсего старик Гилрой.
Высоко над нашими головами из стены выступал крючок, а на нем болталась железная клетка для повешения. Оттуда торчали кости и шматы разлагающейся плоти, которые когда-то были человеком. Мой пустой желудок неприятно сжался.
– Гилрой был моим другом, – сказал Рэй, почтительно приподняв шляпу. Призрак выглянул из-за прутьев клетки и отсалютовал, хотя Рэй этого не увидел. – Попал в немилость к его величеству. Обыграл его в карты, причем по-честному. Оглянуться не успел… – Он провел пальцем по горлу. – А все ж таки Гилрой сам виноват. Не надо было соваться в «Чарку и кувшин». Всякий знает: это Доналов любимый шлюший дом. И уж точно не надо было садиться играть с этим выродком, как бы сильно ты ни нализался. Но наш Гилрой никогда не блистал умом.
Дух Гилроя показал ему из клетки неприличный жест.
– Чего уж теперь, – продолжал Рэй. – Зато благодаря Гилрою никто не это… не посягает на мою территорию. Ну и не забывает.
– О чем? – спросила я, прикрывая нос рукой.
– О хрупкости бытия, ясное дело. И о том, что король наш Донал тот еще паскудник. Продул в карты – казнит победителя, да еще издает указ о запрете карточных игр. – Он сунул мне в руки миску. – Нате, кушайте на здоровье.
Похлебка оказалась едва теплой водичкой, в которой плавали куски того, что когда-то можно было назвать овощами.
– Спасибо, – произнесла я со всей искренностью, на какую только была способна, и отвела Фаладу в покосившееся стойло.