– А ты думаешь, что я?.. – Он не успел произнести свой вопрос, будучи прерванным на полуслове моим позорным побегом.
Так я видел себя: убегающим от настигшего горя под неистовым дождем, в полном одиночестве, под усыпанной звездами тенью мертвого дня. Но выглядело это иначе: я лишь пересекал поле резкими, твердыми шагами и чем дальше отдалялся от фургончика Колдера, тем сильнее ощущал, что оставляю свой маленький позор там же, в серой автомобильной гримерке, в памяти «восходящей звезды».
– Где же Колдер? – На пути к рядам в тени сцены меня поймал Ричард.
– Там, отдыхает.
– Я думал, вы его проводите до дома. Вы же довольно… близки? – Ведущий вопросительно поднял бровь.
Его слова вывели меня из себя окончательно:
– Вы это в журналах вычитали, да?
– Да… нет… то есть я хотел сказать…
Я не стал его дослушивать, чтобы разъяренный бес не вселился в меня и щека Уинстона не взорвалась от моего меткого удара.
Уже у дверей нашей с Ганном квартиры слышались отрывки его скромной репетиции новой песни. Я открыл дверь и швырнул заляпанную грязью обувь в угол с такой силой, что кусочки земли отлетели к стене и шкафу. Я напялил на себя кеды, пока Ганн продолжал игру, дымя на всю гостиную и игнорируя мое присутствие. Но когда я встал перед ним, вырвал сигарету из его губ и демонстративно растоптал ее, он посмотрел-таки на меня.
– У тебя снова плохое настроение? – Он отложил гитару, наверняка полагая, что следующей жертвой станет именно она. – Что ж, давай поговорим…
– Ударь меня, избей до смерти, если я соглашусь на предложение Кавилла.
– Что? – Ганн искренне улыбнулся, но мое досадное молчание и сжатые в кулаки пальцы заставили его встать и стереть улыбку с лица. – Что случилось?
– Просто пообещай… Нет, поклянись, что сделаешь это, если я не сдержу слова.
Ганн провел ладонью по лицу и отвернулся к окну, к ночному небу, словно ждал от него совета.
– Я не могу сделать этого, ты же знаешь. Ни один синяк на твоем теле не появится от моей руки. Может, в угаре я и могу замахнуться, но до конца дело не доведу.
– А что же ты можешь сделать мне плохого? – Меня начинало трясти. Ноги словно стали стеклянными, неспособными выдержать бурю в моей душе.
Как обычная шутка, крохотная издевка могла превратиться в это? То, что в мгновение вернулось смертоносным бумерангом, отсекшим мой бесценный покой.
– Я не могу сделать тебе ничего плохого, – повторил Ганн.
– Нет, можешь. Ты можешь отучить меня от наркотиков… и отправишь меня на лечение, если соглашусь.
Для меня это было худшим сценарием. Не проще ли сразу умереть? Я не ценил ни одного мгновения, не стремился к счастливой, спокойной жизни. Зачем, если можно в блаженстве прожить короткие молодые дни, месяцы и годы, не познав ни боли разочарований, ни ужасов семейной жизни, ни упреков общества из-за настоящей сущности. И я давно смирился с этим. Я принял это, не приложив ни единого усилия, чтобы убедиться в обратном. В том, что смерть – это не то, к чему стоит стремиться. Она сродни жизни: как прекрасна, так и уродлива.