– Прошу, не надо! – Я опять ударил по двери. Паника сорвала меня с цепи.
– И это мой способ…
– Прекрати это, чертов ублюдок! – Я начал колотить в дверь ногой, затем еще и еще. – Как ты можешь так говорить, когда у тебя есть я?! Как ты можешь решать сделать это передо мной?! Как ты можешь, сволочь?!
– Разве для тебя это имеет значение? Твои взгляды на жизнь, – он ухмыльнулся, – всегда были такими своеобразными, так почему ты сейчас так реагируешь?
– Заткнись и открой мне дверь! – Я опустился на колени спиной к двери. – Как же ты, старый ублюдок, не понимаешь, что дорог мне?! Ты – мой отец. Самый настоящий! Ты… ты… единственный, кто у меня есть. Поэтому умоляю… Не оставляй меня! Не оставляй…
Я выложил все карты на стол, сделал предпоследний шаг. Последний был за ним:
– Я не единственный.
В ту же секунду раздался выстрел.
Бывают упущенные, безвозвратные моменты жизни, которые, как нам кажется, мы могли изменить. Мы вертимся в кровати в три часа ночи, сидим за остывшей чашкой кофе, проезжаем свою станцию в метро, потому что запутались в собственных фантазиях о несбыточных мечтах. Вспоминаем детали, о которых никогда не задумывались, ищем новые варианты прохождения закрытого, потерянного пути, словно он вновь перед нами. Пытаемся пройти эту проклятую «игру» заново, но не можем. Именно этим я и занимался весь вечер и часть ночи.
В душе стало так пусто, что потребуются годы, чтобы заполнить ее заново. Комната Колдера перед глазами – телевизор, картина, книжный шкаф, ваза с цветами, закрытые шторы – давно превратилась в единое серое полотно, на котором я вырисовывал каждое мгновение минувшего дня.
Если бы я вошел в комнату…
Если бы, даже оказавшись снаружи, выломал дверь, а не бессмысленно плакал и раскрывал душу, которая, как оказалось, была не нужна Ганну…
Я был не нужен ему. Моя жизнь, мое жалкое существование, мое горе не смогли его остановить. Его собственные чувства и цели оказались важнее меня.
Но я его не винил. Я не имел на это права.
Ганн, надеюсь, на том свете тебе будет лучше. Там нет болезней, нет обмана, нет смерти, нет возможности совершить грех. На том свете нет того, к чему ты стремился, с чем боролся, чего боялся.
Надеюсь, тебя нет сейчас рядом со мной и ты не видишь моих слез. Надеюсь, ты не жалеешь о том, что сделал с собой. Ведь именно моя хрупкая вера в твое твердое решение сделать это держала меня там, откуда ты так бесстрашно сбежал.
Ганн, если все же ты здесь и можешь прочесть мои мысли, то знай: я не злюсь на тебя. Я – эгоист – пытался удержать тебя в этой жизни, чтобы не остаться одному. Все потому, что сам был слишком труслив, чтобы уйти. Я боялся боли. Боялся, что, увидев ангелов смерти, пожалею о совершенном.