Эгоистично я решил, что Колдер поможет мне с похоронами. Вернее, сам все сделает. Я нагло собирался воспользоваться его добротой, открытостью и… чувствами ко мне, чтобы снять с себя хотя бы одно тяжелое бремя. Но ему, кажется, это было в удовольствие.
Ганн, мог ли ты предвидеть свой уход и намеренно познакомить меня с Колдером, чтобы потом не оставить меня одного?
Какой же ты, оказывается, хитрец…
Я проснулся серым днем, когда голоса и шаги за дверью стихли, а на прикроватной тумбочке ждал теплый, но запоздалый завтрак: чай, тосты с вишневым сиропом и украшенный маринованной вишенкой большой кусок чизкейка. Завтрак сладкоежки-перфекциониста, а сахар, помноженный на красивую подачу, как известно, повышает настроение. Даже еду Колдер подобрал специальную, рассчитывая хоть на секунду порадовать меня. А может, дело в его воспитании? Или вся еда на его кухне – это чизкейки с тостами, пирожными и тортами? Не удивлюсь, если так. А холодильник, наверное, – рай вегетарианца или человека, помешанного на здоровом питании. Я загорелся идеей проверить свои забавные гипотезы.
Забавные… Еще утром я стирал слезы со щек, чувствуя незаполняемую пустоту, а теперь шучу о кухне Колдера… Ганн бы не удивился. Он бы усмехнулся и похлопал меня по плечу, подгоняя отведать завтрак. Я так и сделал. Сладкий вкус лакомств ненадолго, буквально на какие-то мгновения, избавил меня от печали.
Я вышел из комнаты, как ребенок, волоча за собой одеяло. Увидев спящего на кухонном столе Колдера, я ощутил укол вины: он был, по сути, Ганну никем, но взял на себя ответственность, возложенную на меня. Всю ночь и часть утра он разговаривал с теми, с кем я должен был разговаривать, решал проблемы, которые я должен был решать. У него могли быть иные планы на эту ночь и предстоящий день: выспаться и отрепетировать будущее выступление, записать песню или сочинить текст для новой. Но вместо этого он посвятил свое время мне.
Стыд стал очередным дротиком, брошенным в меня судьбой. Я должен отблагодарить его, восполнить свой долг хоть немного. Но сделать это не ради снятия очередного камня с души, а для Колдера, чтобы тот знал: Питер – не всегда бездушная тварь, не способная понять его чувства, смотрящая на всех с высоты своего немноголетнего жизненного опыта и часто ошибочных утверждений, он может быть настоящим, обойтись без притворства.
Тогда я задумался: не потому ли Колдер так быстро разобрался со всем, что касалось смерти Ганна, что был не новичком в этом непростом деле?.. Но откуда мне знать настоящую историю его жизни, спрятанную под искусными лишними мазками?