— Силы, что нужны мне, что мы ищем… все еще вне досягаемости, — сказал он. — За все это, Лин Амаристот, мне очень жаль.
Она попыталась схватить его за руку. Ее пальцы прошли сквозь его полупрозрачные, их не было. Это была иллюзия.
Но был его голос, и Валанир Окун все же казался чем-то.
— Прости, — сказал он. — Прошу, спасайтесь. От вас многое зависит.
— Слишком много, — сказала она. — Вы должны быть здесь.
— Я стараюсь, — сказал Валанир. — Но сейчас я все сильнее верю в видение о вас.
Лин покачала головой. Слезы жалили глаза.
— Когда-то я думала, что в музыке найду способ… придать облик и значение… кошмарным вещам, — сказала она, запинаясь, нащупывая мысль. — Но я начала думать, что этого мало.
Валанир был печален.
— Пока ты жива, — сказал он, — это не так.
Его изображение угасло до бледных линий, и он пропал. Его лира исчезала дольше всего, изящные изгибы таяли во тьме.
ЧАСТЬ 3
ГЛАВА 17
Марлен проснулся, лицо было на свитке на столе. Его голова кружилась от рун и древних символов, одни были в голове, другие — перед глазами, в них увядали чернила. Он утомленно поднял голову и увидел Мариллу. Пока он спал, село солнце. Она могла быть духом соблазнения, появившимся рядом, ее голое горло и лицо сияли белизной на фоне волос.
Она смотрела, как он просыпался. А потом заговорила с насмешкой:
— Не знала, что лорд Геррард выбрал такого прилежного ученика, — сказала она и приблизилась. Хотел он или нет, но он ощущал ее пряный аромат. — Я думала, ему нужно найти человека.
— Иди ты, — вяло сказал он. — В том и дело. Если я пойму, куда идет Дариен, станет ясно, где его искать, — она смотрела на него. Марлен потянулся и зевнул, не спеша. К черту ее. — И за меня ищут пятьдесят стражей.
— А искатели?
— Безумцы со мной не связаны, — сказал он.
— Полагаю, — сказала Марилла, — Никон Геррард сказал бы иначе.
Марлен покачал головой, не желая продолжать эту тему. Так и было: придворный поэт злился из-за искателей, считал Марлена отчасти в ответе за то, что их было все больше. Конечно, в этом Никон Геррард был хорош: винил Марлена во всем, что было его виной. Если бы придворный поэт не стал жестоко обращаться с поэтами, искатели не стали бы такими популярными. Так думал Марлен, но держал мнение при себе. Только Марилле он рассказывал почти все.
Он дал ей доступ к своим покоям. В этом был смысл. Сперва он предложил ей жить с ним, он даже не ожидал от себя. Это было от отчаяния, пока одиночество не стало привычкой, как еда и сон. Но Марилла хотела свой дом. Марлен умело уговорил ее, переместил к себе из ее старой квартиры.