— Ну что?
Серёга стоял у окна и курил. Без сомнения — поджидал её. Алёна его разочаровывать не стала, подошла, и честно призналась:
— Не знаю. Выгнали меня и что-то решают.
— Неужели тебе разрешат копать под Кострова?
Алёна нервно обернулась по сторонам, после чего ткнула в Бурдовского пальцем.
— Про Кострова-старшего. Он мне уже ничего сделать не может.
— Ага, ага, — покивал Серёга, разглядывая подругу с серьёзным скептицизмом во взгляде. После чего тревожно шепнул: — Алён, не соглашайся.
Она вздохнула.
— Боюсь, отказываться поздно.
Бурдовский смешно надул щёки.
— Артюхов тебя под монастырь подведёт.
Алёна не смогла ему ответить. Ей захотелось признаться, пусть даже и Серёге Бурдовскому, от которого помощи ждать вряд ли стоит, но поделиться с кем-то своими сомнениями и тревогами хотелось. Но даже если бы и решилась, времени бы ей не хватило. Потому что в этот момент Алёна голову повернула, отреагировав на звук шагов по коридору, тяжёлый и монотонный, и ей показалось, что мир вокруг замер. Прямо на неё, по коридору, шёл Костров-младший. Шёл к ней, смотрел на неё, и чем ближе подходил, тем явственнее проявлялась ухмылка на его губах. Он шёл один, без охраны, одна рука в кармане брюк, и Алёна невольно анализировала его походку, но опять же он не хромал. Он выглядел тем же Павлом Костровым, каким она увидела его на пресс-конференции пару часов назад. И совсем не походил на Фёдора, кем притворялся в усадьбе. Она могла бы усомниться, могла бы не узнать… издалека, если бы не взгляд, усмешка… сеточка шрамов на щеке. Они не были особо видимыми или уродливыми, они лишь делали кожу на его щеке слегка неровной, когда он усмехался или улыбался. От него веяло опасностью, буквально накрывало, и Алёна начала бурно дышать, не в силах с собой справиться. Это было не волнение… разве что на какую-то незримую частичку, а в остальном… Нет, она его не боится, не дождётся. Просто не знает, к чему готовиться.
Серёга тоже рядом с ней замер, не донёс сигарету до рта, таращился на Кострова. Алёна же опомнилась и принялась искать взглядом пути к спасению. Их не было, и это здорово удручало. А Павел ещё и завёл знакомую песню, будто из уст Фёдора:
— Солнышко моё, не верю, что вижу тебя живой. Хорошо выглядишь. Я днём как-то не рассмотрел в полумраке. Но, — он остановился в паре шагов, совершенно не замечая присутствия Бурдовского, и окинул Алёну изучающим взглядом, — красавица. Только немного грустная. Что случилось?
Алёна нервно кашлянула, отвернувшись от него. И от Серёги, кстати.
— Тебя вижу, — пробормотала она, Павел же весело хмыкнул.