Мушкетер, находящийся при провожании их, не успел и рта открыть, как медицинский служитель, замахав руками, принялся на него орать.
— Поворачивай, сатана! Поворачивай! Вези восвояси в команду.
На обратном пути наинесчастнейшая поклажа, в верхнем ряду которой лежал неподвижный, как полено, Петух, уже не стонала; только смердела.
На широкой Литейной улице, имеющей сплошь строение деревянное, пегая коняга скончала жизнь свою.
Была стужа с ветром.
Щуплый капрал и возница в мерлушечьем тулупчике, глядя на четвероногого покойника, молча прыгали с ноги на ногу и хлопали себя по бокам закоченевшими руками; так глупые куры бьют крыльями, когда озорные ребята бросают в них камнями.
Кто-то с дровен сказал совсем тихо:
— Конец нам.
В эту минуту из-за угла шестерка варварийских жеребцов в мелкую гречку вынесла карету.
На запятках ее, на козлах и на подножках были солдаты во всем вооружении; взвод рейтар лейб-гвардии конного полку на вороных конях размашистой рысью следовал на коротком расстоянии.
В карете, как нетрудно догадаться, сидел государственный преступник.
* * *
На следующий день рано утром Екатерина получила такую записку от Станислава Понятовского: «Граф Бестужев арестован, лишен всех чинов и должностей; с ним арестован — ваш бриллиантщик Бернардо Елагин и Ададуров».
Елисавета сказала валявшейся у нее в ногах великой княгине:
— Встань.
Екатерина замотала головой и, обхватив руками теплые тупоносые, отороченные черным мехом башмаки императрицы, уткнулась в них мокрым от слез лицом.
Петр Федорович скорчил презрительную гримасу.
— Встань, — во второй раз сказала Елисавета.
Провинившаяся еще крепче обхватила опухшие ноги.
Петр Федорович шепнул Александру Шувалову:
— Притворничает.
У начальника Тайной канцелярии дернулась правая сторона лица.
Елисавета сказала в третий раз, но не повелительно:
— Встань.
И добавила:
— Быстрая вошь первой попадает на гребешок.
Екатерина в голос, по-русски, завыла.
Петр Федорович презрительно фыркнул.
Императрица строгим глазом чиркнула по его фигуре, напоминавшей червя, но не ползущего по земле, а воткнутого в нее.
Было далеко за полуночь.
— Сделай дружбу, Александр Иванович, — попросила Елисавета, — придвинь-ка мне стулец.
Шувалов подскочил с тяжелым золотым креслом.
— Благодарна тебе, граф.
И грузно села и укуталась в тальму, и насупила наведенные брови:
— Не залыгай меня только, ради Господа, ваше высочество. Говори по чести и сердцу. Врать-то ведь не из чего.
Екатерина без слов подняла жалкие молящие глаза.
«И горазда ж точить слезы, — подумала допрашивающая, — у, змея!»