«Право, не все ли равно жить с тиграми, леопардами, рысью или в век, который слывет цивилизованным, находиться среди убийц, разбойников и вот этих вероломных людей, что управляют нашим бедным миром», — писал Фридрих II после поражения при Коллине.
Великий канцлер Михайла Ларионович Воронцов получил для себя в компании с генерал-прокурором Глебовым привилегию на исключительный отпуск из портов Архангельского и Онежского льняного семени.
Фридрих имел из Петербурга сведения, касавшиеся русской армии, раньше Елисаветиных главнокомандующих.
Не стало графини Мавры Егоровны Шуваловой.
О шпионстве наследника российского престола все знали, вплоть до Михайлы Ларионовича Воронцова, и даже укрывали шпионов.
Петр Иванович Шувалов стал еще монопольно торговать скотом и убойным мясом.
«У меня нет более средств в запасе и, чтобы не солгать, я считаю все потерянным. Я не переживу гибели моего отечества. Прощайте навсегда», — так писал король прусский к своему министру графу Финкенштейну в августе 1759 года.
Помещики получили право ссылать своих крестьян в Сибирь.
— Дворянство — это первый член государственный! — сказал Петр Иванович Шувалов.
«Каждый сноп соломы, который доходит до меня, каждый транспорт рекрутов или денег становится или подачкой, брошенной мне врагами из милости, или доказательством их нерадивости», — писал Фридрих II в декабре 1761 года.
Елисавету положили в гроб в серебряной робе с кружевными рукавами. На мертвую голову надели корону.
Пришла лейб-компания со штандартом и стала в зале дворца.
Пришли лейб-гвардия, артиллерийский корпус и армейские полки.
Выстроились на морозе.
Гроб, украшенный фестонами и гирляндами из серебряной парчи и покрытый золотым покровом с испанским шитьем, стоял на возвышении под балдахином, имеющим горностаевый спуск до земли.
Старинные короны царств Казанского, Астраханского и Сибирского, так же как и ордена — русские, прусские, шведские и польские, были разложены на табуретах.
За несколько часов до кончины Елисаветы Румянцев прислал в Петербург ключи от прусской крепости Кольберг.
«Ничего не препятствовало отныне русским следующей весной осадить Штетин или овладеть Берлином и всею Бранденбургией». Так сказано у Фридриха II в его «Истории семилетней войны».