Барабан бил тревогу.
Сонные измайловцы на бегу застегивали штаны.
Кто-то кричал.
— Государыня к нам! Государыня, мать вашу…
Сонные солдаты окружили Екатерину.
Кой-кто из офицеров был мундирован, как в парад.
Не теряя времени, Екатерина, плача, стала врать им на императора, что он замыслил заточить ее с маленьким сыном в Шлиссельбург, а может, «только один Бог знает, и порешить обоих».
Григорий Орлов, небогатый терпением, крикнул:
«Виват! Самодержица наша матушка-государыня Екатерина Алексеевна!»
И вот, дочь генерала прусской службы, не успев сказать двух дюжин слов, т. е. и половины от затверженных, стала императрицею всероссийской, потому что куча гвардейских солдат, не желающих экзерцировать в плохую погоду и еще более того идти на войну, подхватила орловское «ура!»
Орали, будем справедливы, с превеликой охотой, но, разумеется, скорее из ненависти к внуку Петра I, чем из любви к немке.
— Тащите попа, — распорядился Орлов.
— Это можно, — отвечали солдаты.
И через несколько минут приволокли под руки старенького полкового попа с крестом.
Быстро-быстро присягнули: солдаты, офицеры и граф Кирила Разумовский, полковник измайловцев.
А перед семеновцами Екатерине и разговаривать не пришлось, эти сами выбежали навстречу, вопя «ура!»
Преображенцы несколько помешкали. Сии явились последними.
Что ж до гренадерской роты, то она даже сначала пообещала своему майору, арестовавшему капитана Пассека, «умереть за Петра III!»
Однако мы знаем, как любили умирать гвардейцы.
Короче говоря:
«Приняв Бога и его правосудие в помощь, а особливо видев к тому желание всех наших верноподданных ясное и нелицемерное, вступили на престол наш всероссийской самодержавной, в чем и все наши верноподданные присягу нам торжественно учинили».
Так говорил манифест, который не заставил себя долго ждать.
Княгиня Дашкова проснулась, когда, собственно говоря, все уже было кончено.
От огорчения она чуть не заплакала.
Одеваясь, кричала на горничных, швыряла юбки, ломала руки и дрыгала ногами.
А шелковый чулок, лопнувший на пятке, явился той капелькой, которая, как говорится, переполнила чашу.
Из широко расставленных злых глаз брызнули самые горькие слезы.
Таким образом, маленькая княгиня, столько раз с горячностью заявлявшая, что счастливейшим днем ее жизни будет тот, в который ее нежный и великий друг Екатерина осчастливит родину, став главою государства, теперь, когда этот долгожданный день наступил, вдруг почувствовала себя совершенно несчастной.