— Куда? — переспросил Петр.
— Поверьте, государь, если вы явитесь храбро и неожиданно перед гвардией и народом, вы склоните их на свою сторону. Так поступал Петр Великий, ваш дед.
Лейб-медик дал императору принять второй успокоительный порошок.
Проглотив его, Петр сказал:
— Я решил, друзья мои, защищаться здесь до последней капли своей крови и до последнего человека.
И, послав в Ораниенбаум за голштинцами, побежал к римскому фонтану, бьющему из плоской вазы, чтобы намочить платок.
Повязал им лоб.
А через минуту содрал повязку и бросил прочь.
Вдруг стали подкашиваться ноги.
Кликнул:
— Романовна, где же ты ходишь!
И оперся на ее жирную руку.
И сказал жалобно:
— Я очень хочу кушать.
Принесли бутербродов, какого-то мяса и несколько бутылок вина; поставили на деревянную скамью. Тем же жалобным голосом спросил:
— А где же все наши друзья?
— Верно, гуляют по аллеям или еще где, — сказала Воронцова, не глядя в глаза.
Посланные к Екатерине и в разведку, и к полкам не возвращались, а дамские персоны укрылись в нагорном дворце, боясь не столько оказаться посреди баталии, сколько оказать внимание императору, чьи дела были плохи.
Глотая мясо большими неразжеванными кусками, сказал:
— Она будет дурой, если не смирится… Черт с ней, не больно жаль! Пусть на себя пеняет, коли проткнут шпагами.
— Уж верно проткнут, — заключила Воронцова, не глядя в глаза.
Ел и пил с жадностью, но руки дрожали не от того.
В восемь часов вечера генерал фон-Левен привел из Ораниенбаума белоштанных голштинцев.
Пехоту разместили близ моря на террасе в обширном зверинце, занимавшем до шести квадратных верст.
Кавалерия рассыпалась вдоль парка.
Были даже пушки, но без снарядов.
— Ваши порошки, сударь, имеют прекрасное действие, — сказал император лейб-медику, — если они не вредны для здоровья, я готов проглотить еще один.
И, проглотив третий, принял решение не давать боя в Петергофе.
Наконец около десяти часов вечера прибыло известие от генерала, посланного в Кронштадт: крепость сохраняла верность.
Император стал прыгать и бить в ладоши.
— А как, Романовна, быть нам с голштинским войском? — спросил у толстой фрейлины. — Может, ему обратно маршировать?
— Пущай маршируют, — согласилась та; и еще посоветовала благоразумно: — Да и кафтан бы ты, что ли, надел гвардейский, а ленту прусскую и сей проклятый мундир скинул.
— Это так! — воскликнул Петр. — К черту их!
Кухню, погреб и прекрасных персон приказано было грузить на суда.
Дул попутный ветер.
Тем не менее, когда подплыли к крепостному бастиону, караульный мичман уже орал в трубу, что «никакого Петра III более нету, а есть Екатерина II».