Елисавета вышла в соседний покоец и там, как скошенная, обрушилась перед иконой Христа Благословляющего.
— Пущай поговорит с Господом Иисусом Христом, — сказал гренадер с перерубленной бровью.
— Пущай поговорит, — сказали и остальные. Воронцов вывел верзил в сенцы. Псы, расчухав знакомцев, завиляли хвостами. Лекарь Лесток принес вина, закусок и сладких заедок.
Чарка пошла кругом.
Верзилы крякали, чавкали, рыгали.
* * *
Двор у цесаревны был не густой, гость не частый, столы малые. К поставцу же ее выдавалось водок на месяц 44 ведра с полукружкою и ⅛ кружки, вина 68 ведр, 2 кружки с четвертью, пива 538 ведр и полторы кружки.
А расходились от столов не всегда на четвереньках.
* * *
Елисавета валялась перед иконой.
Лекарь Лесток постучал в стену.
С таинственно помигивающих лампадок лилась святость на округлые розовые плечи.
Лекарь Лесток во второй раз постучал в стену.
Елисавета поднялась и оправила платье; потом оправила волосы.
Верзилы крякали, чавкали, рыгали.
Лесток в третий раз постучал в стену.
Тогда Елисавета взяла крест и вышла в сенцы, чтобы привести верзил к присяге.
Те клялись вонючими ртами. Целовали крест. Икали. Широко, до пупа, крестились.
— Дети мои, — сказала Елисавета, — когда Бог явит милость свою нам и всей России, то я не забуду верности вашей. А теперь ступайте, соберите роту во всякой готовности и тихости, а я сама тотчас за вами приеду.
Гренадеры ушли.
Елисавета опять валялась перед иконой Христа Благословляющего, в голос спрашивая у размалеванной деревяшки совета и научения.
Часы прокуковали четверть второго.
Елисавета легко поднялась и крикнула:
— Кирасу, Михайла Ларивонович! Принеси-ка, мой друг, кирасу.
И надела ее поверх платья.
К светлицам гвардии Преображенского полка, что за Литейной улицей, приехала в сопровождении лекаря Лестока и старика Шварца, учителя музыки. На облучке сидел кучером камер-юнкер Воронцов.
Гренадерская рота была в сборе. На шапках из пумповой кожи горели двухголовые орлы и, как в параде, трепыхались страусовые перья: у рядовых красные, у капралов красные и белые, у барабанщиков по краям красные, а в середине зеленые.
Воронцов приказал разломать барабаны.
— Чтоб в тихости, братцы. Разломали.
— Клянусь умереть за вас. Клянетесь ли умереть за меня? — негромким голосом спросила Елисавета.
— Клянемся! — рявкнули гренадеры. — Всех перебьем.
От рявка и гременья прямыми шпагами с медными эфесами и гарусными темляками у Елисаветы сделалось сжатие сердца. Еле слышно она попросила «всех не перебивать»…
— Ну, с Богом, — сказал камер-юнкер Воронцов.
Елисавета села в сани.