— Как же не перетревожишь, коли они, герои римские, диаволы, всем сенатом, Алеша, порешили плетьми да батогами на площадях народ подлый потчевать, а которые просьбы ко мне писали, тех чтоб в Сибирь гнать на вечную работу. Ох, диаволы! Ох, статуи! Ох, воры!
Чтоб утешить императрицу, обер-егермейстер стал правой рукой поглаживать высокие груди ее, прободающие корсаж.
Императрица сразу обмякла.
Обер-егермейстер поцеловал ее в горячие толстые губы.
Минуя бесконечные заборы, плетни, колья, огораживающие пустыри и огороды, минуя церкви каменные и деревянные, крашеные дома, некрашеные дома, дома с дощатыми трубами, полосатые фонари, ворота с двускатными кровлями и маленькими замшелыми иконками, покосившиеся курные избы и избы, крытые дранью, и избы, крытые соломой, — словом, через всю первопрестольную Москву, несли вскачь вспененные лошади императорскую карету.
Был вечерний стол в покоях великого князя. Петр Федорович, как завелось, сидел рядом с Фике. У нее после болезни сильно поредели волосы, лоб еще больше выпуклился, подбородок еще удлинился, но щеки, обтягивающие скулы, цвели пышными розанами, из банки румян, подаренных императрицей.
«Лето есть такое время в году, в которое человек ищет воздушных рассеяний и охотно бежит из комнаты в сад; на поле, даже в самые дикие овраги», — говорит писатель XVIII века.
И Петр Федорович искал воздушных рассеяний; а Фике была слаба и неохотно бежала из комнаты в сад, в поле и даже в самые дикие овраги; поэтому-то они и виделись не так часто.
— Черт возьми, а ведь с вами, сударыня, я особенно хорошо себя чувствую! — воскликнул Петр Федорович.
— Мне это весьма приятно слушать, ваше высочество.
— А знаете ли почему? Потому что вы немка и моя троюродная сестра. Это открывает двери для откровенности.
Но Фике, надо сказать, не особенно ломилась в эти открытые двери; ей казалось, что пучеглазый лейб-компанец, сидящий наискось, понимает немецкую речь.
— А ведь я влюблен, — сделал Петр Федорович вполне неожиданное сообщение.
— Да что вы!
И завитки ушей у Фике зарделись.
— Нет, вы не поверите, сударыня, я, черт побери, просто без ума влюблен.
— Ах!
И Фике опустила счастливые глаза в тарелку со щучиной.
— Хотите я назову вам имя моей прелестной?
— Да! — едва слышно сказала Фике, не поднимая счастливых глаз от щучины.
— Это прелестное существо, сударыня…
— Ах, не надо! Молчите!
— Почему же? Итак, это прелестное существо… фрейлина Лопухина.
Фике выронила вилку из рук.
— Я, конечно, счел бы для себя величайшей радостью на ней жениться, но, черт возьми, тетушка против. А так как я, к сожалению, наследник российского престола, но не шведского, на который тетушка посадила вашего дядю, то, сами понимаете, приходится покоряться ее воле. И жениться на вас. Надеюсь, сестрица, вы не возражаете?