И вдруг будто кто подменил сердце на самое маленькое, жалкое, бабье.
Проснулась Прасковья Никитишна.
Страх вошел в душу к Екатерине словно на цыпочках.
Побежали за повивальной бабкой.
Побежали за великим князем.
Побежали за государыней.
— Великая княгиня с большим терпением переносит изнеможение физики, — так было доложено ее величеству.
Государыня без помощи камер-фрау нырнула в юбки.
Петр Федорович долго застегивал непроснувшимися пальцами коричневый камзол; потом лениво плескал холодную воду на рябой нос; потом не торопясь расчесывал черепаховым гребнем свалявшиеся волосы: «А я-то к чему? Что я, повивальная бабка? Или кто? Терзатели проклятые!»
Когда схватка кончалась, у Екатерины тяжелели веки, и она говорила, что очень устала и что очень хочет спать, но повивальная бабка, госпожа Андриана фон-Дершарт, не хотела об этом и слышать.
Все, за исключением, разумеется, роженицы, не знали, как себя вести, что делать и что говорить. Любовь в таких случаях бывает неплохой советчицей.
Государыня то и дело обращалась к маме, как она называла запросто Богородицу, прося у нее дать империи мальчика: «Племянник-то у меня урод, черт его возьми, голштинец, не хочу ему оставлять Россию».
Екатерина с большим терпением выносила «изнеможение физики».
Даже самые нежные матери, разрешаясь, не думают о ребенке.
Государыня с грустью вспомнила, что она не намалевалась.
Медленно подползал рассвет — жидкий, белесый, петербургский, беспощадный для женской красоты пятого десятка.
Петр Федорович не без интереса разглядывал морщины и морщинки, и дряблости, и запухлости на круглом, как тарелка, лице своей тетки. Может быть, первый раз в жизни он видел ее неразмалеванной.
Однако не лицо, но шея — вот неумолимый календарь возрастов женских.
С половины десятого Екатерина начала рычать. Это меньше всего входило в ее предположения.
Петру Федоровичу стало противно.
Желтые и красные листья летели из Летнего сада, разведенного ганноверским уроженцем Гаспаром Фахтом.
Государыня нервически зябла под мантильей из голубого атласа.
Наконец около полудня, по всей вероятности не без участия Богородицы, великая княгиня родила сына.
Давным-давно Елисавета уже решила назвать его Павлом.
Повивальная бабка дала новорожденному два шлепка по попке.
Раздался слабый писк.
Обычно после этого звука перерождается молодой отец, а в женщине просыпается материнское чувство.
Ничего подобного не произошло ни с великим князем, ни с Екатериной.
Новорожденного унесли в покои императрицы.
Только через сорок дней состоялась вторая встреча нежной молодой матери со своим младенцем.