То ли Нахимов угадал морскую душу в представленном им мичмане, то ли Бутырцев слегка надавил на сознание флотоводца, но Павел Степанович проявил сердечное участие в судьбе юноши.
– Так вы, господин мичман, сами решили вернуться из отпуска и проситься к нам, на Черноморский флот? Похвально. Но как же мне вас устроить, вы же на Балтике должны служить? – задумался над коллизией вице-адмирал.
Бутырцев счел нужным подтолкнуть Нахимова в его размышлениях в нужную дозорному сторону и навел на адмирала легчайший морок.
– Позвольте, не вашего ли батюшку Алексея Николаевича я знавал по службе на «Азове»? Помнится, что мы с ним добрый месяц соседствовали в каюте, пока его на другой корабль не перевели служить.
– Он самый, ваше превосходительство, – отчеканил мичман, ощутив легкий ментальный толчок со стороны Бутырцева.
– Как же, как же… Отличный был артиллерист. В вашей аттестации записано, что вы тоже проявляете способности в ведении артиллерийского огня. Очень рад, что вы не посрамили своего отца.
– Яблочко от яблони… – Бутырцев постарался еще чуть-чуть надавить на Павла Степановича.
– Что ж, буду ходатайствовать о зачислении такого молодца к нам на флот. Но, извольте видеть, корабельных вакансий сейчас нет, а на батареи вам, по моему разумению, рановато будет. Не хотите ли, Филипп Алексеевич, послужить на посту ответственном, требующем проворства и смекалки? – и добавил, не дожидаясь ответа: – Хорошо ли вы ездите верхом?
– Отменно, могу поручиться, видел его на скачках, – ввернул Бутырцев, не дожидаясь, пока ошарашенный Нырков что-то скажет супротив очевидных намерений адмирала.
– Так это же здорово! – искренне обрадовался Нахимов. – Редкое умение для моряка. Я сам с трудом приноровился каждый день верхом бастионы объезжать. И половина из ординарцев таковы. На палубе, на мачтах в любой шторм удержатся, а с лошадью совладать не могут. Решено, рекомендую вас ординарцем при штабе. Сейчас я выпишу бумагу на этот счет.
Так с легкой руки Павла Степановича стал мичман Нырков сухопутным развозчиком приказаний. Сначала он стеснялся такой нелестной для моряка должности. Но вся эта шелуха мнительности слетела с него при первой же доставке приказа на севастопольские укрепления. Это был четвертый бастион, тот, что стоял через Южную бухту на горке к югу от центрального городского холма. Чтобы попасть туда, надо было спешиться у подножия горки, долго идти извилистыми траншеями, на самом бастионе под руководством сопровождающего матроса пробираться к позициям тоже по ходам в земле, не поднимая головы, чтобы не получить пулю от меткого французского штуцерника, и кланяясь до земли при каждом выкрике наблюдателя «Бомба!». Оказалось, что вестовые частенько бывают под огнем, что их ранят чуть ли не ежедневно, что немало доблестных офицеров уже погибло. Что их награждают и делают представление к чину наравне с прочими боевыми офицерами. Никто не считает, что их близость к начальству дает им преимущество. Наоборот, благ никто не ищет, но многие считают за честь выполнить любую просьбу самого Павла Степановича. Это сразу утешило самомнение Филиппа. А уж когда он был ранен в руку и продолжил выполнение своего задания… Можно было даже чуть-чуть погордиться собою. Можно было бы, если бы это не было обыденным делом в Севастополе. Но чуточку уважения со стороны сослуживцев это ему добавило.