Самади продолжал стоять.
— Вы бы лучше остались в Самарканде, — сказал он.
Улугбек вздохнул:
— Нет. Трудно быть владыкой — одни только сомнения. Никто тебе не скажет правды, помрешь, так и не узнав, кем же ты все-таки был. Отобрав трон, они мне открыли глаза. Я обрел свободу, хочу теперь увидеть другие земли, народы…
— Вам надо спешить, султан, — сказал Самади.
— Ты прав. Нужно до сумерек перейти перевал. Стражу нам не дали. Да и зачем она мирным паломникам? А эти не отказались от меня, — Улугбек показал на своих людей, — потому что знали меня не как султана, а просто как человека по имени Мухаммад Тарагай Улугбек, который, как и они, всю жизнь хотел постичь себя, но ему мешали, хотел добра, а творил зло. Мог бы жить у Абдул-Латифа, все же он мой сын, плоть от плоти моей. Но он теперь царь, пришлось бы мне склонить свою седую голову. Не могу я жить согнутым. И шею свою склонить не хочу, даже и под мечом… — Улугбек поднялся: — Нам пора. Прощай, человек!
— Прощайте, султан, — сказал Самади. — Только вы не дожидайтесь ночи, до цели еще далеко.
— А мы по звездам путь держим, — улыбнулся бывший султан. — Звезды еще никогда не обманывали Улугбека Курагани.
Улугбек дал знак своим людям. Они быстро убрали шатер, помогли старому астроному сесть на коня.
Самади постоял, глядя вслед уезжающим. Тут он услышал крики людей, конское ржанье. Обернувшись, увидел вдали загон табунщиков, в котором крутились лошади, суетящихся людей. Сперва он ничего не понял, но потом, при виде бегущих туда мальчиков, почуял неладное и тоже побежал.
А происходило здесь вот что.
Поблизости от загона оказался Машраб. Увидев, что курчавый затеял с лошадью, он бросил сноп тысячеголовок и кинулся вперед.
— Что вы делаете? Нельзя так!..
— Не мешай, — оттолкнул Машраба плечом курчавый и приказал приятелям: — Отпустите!
Кобылица в первую секунду ничего не поняла, сделала несколько шагов… И понеслась по загону, напуганная висевшим на хвосте чудовищем, которое тарахтело и больно било по ногам. Ее страх передался и другим лошадям. Обезумев, они заметались по тесному загону, наскакивая друг на друга и на неокрепших еще жеребят.
— Пошли, парень. — Курчавый взял Машраба за плечи и насильно увлек к дастархану на траве. — Вот так, садись, ты наш гость, сиди, ешь…
— Она же жеребая!.. — сказал мальчик сквозь слезы.
— Ничего, сама она, дура, остановится — и все будет в порядке, — успокоил его курчавый. — Эй, что вы стали, идите сюда!
Его приятели стояли у своих мотоциклов, нерешительно переглядываясь.
— Не надо было… — сказал самый молодой из них.