— Это контузия, Северус, — сказала мадам Помфри с тяжелым вздохом, когда зельевар добрался до её владений. — Альбус при побеге наложил на всех одно из оглушающих, кажется, Игнаро. Обереги Вадима смягчили удар, но полностью защитить не смогли. Дамблдор идиот! Если бы не браслеты, Вадим бы умер!
— От обычного Игнаро?!
— Синдром Грин!
Да, снова этот проклятый синдром. Побратимская связь избавила Вадима от непереносимости постоянного магического поля. Потоки, проходящие через парня, больше не копились и не выходили бесконтрольными выбросами, а свободно текли к Северусу, практически так же, как через волшебную палочку. Однако это не убрало сверхчувствительность к заклинаниям и проклятьям. Для целителя могла стать фатальной даже Таранталлегра или Петрификус, поэтому тот всё время ходил в невероятном количестве фенечек, браслетах, поясках и вышивках. И до сегодняшнего дня обереги Вадима прекрасно справлялись с защитой от шальных ступефаев. Игнаро было достаточно мягким заклятьем, но где сила школьника, а где — великого волшебника…
Вадим лежал на боку, тихий, бледный и бессознательный, по телу периодически проходили позывы к рвоте, и колдомедик взмахом палочки очищала его горло. Он не приходил в себя уже почти полчаса. Северус и Помфри успели вколоть ему зелья для мозга, заживить лопнувшие перепонки в ушах и восстановить сосуды в голове, убрав отек. Несколько раз он начинал задыхаться, и Северус мазал его грудь смесью масел с резким запахом эвкалипта и хвои, забыв о том, что хотел вытрясти всю правду о делишках с Пожирателями, растирал холодные безвольные руки с синюшными ногтями. Любая мысль о происшествии вызывала волну ужаса. Если бы Вадима не потащили в кабинет директора… Если бы у него не было привычки таскать на себе кучу оберегов… Если бы Дамблдор выбрал что-то чуть сильнее Игнаро…
— Поппи, у него жар.
— Это нормально. При сотрясениях такое бывает. Ничего страшного, мы сняли отек, опасности нет. Лучше следи за его сердцебиением, — Поппи посмотрела, как Северус осторожно ищет пульс на шее и запястье, и не утерпела. — Значит, вы обманули Амбридж? Ты и он… Северус, ему всего пятнадцать! Как ты мог? Как долго это?..
Северус напряженно выпрямил спину и мрачно, исподлобья уставился на мадам.
— Я и он — что, Поппи? — проронил он тихо, вкрадчиво и донельзя жутко. — Что я мог? Ты обвиняешь меня в педофилии?
Мадам Помфри попятилась, инстинктивно хватаясь за палочку. Северус презрительно оскалился, буравя взглядом её испуганное лицо.
— Как люди легко принимают на веру всякую грязь. И неважно, кого ею поливают: друга ли, врага ли, незнакомца, коллегу. Люди просто алчут зла, худшего из худших, отвратительного, мерзкого до тошноты, ведь, когда рядом есть истинное зло, собственное паскудство кажется мелким и незначительным. Но знаешь что, Поппи? Чем больше мерзости человек ищет в других, тем больше этой мерзости в нем самом, — медленно, четко выговорил Северус, будто забивая гвозди в крышку гроба.