– Ну что еще?
– Мить, а скажи батюшке, чтобы он меня с подружками вечерами гулять отпускал!
– А не рановато?
– Чего это вдруг – рановато! Все мои одногодки уже гуляют, одна я, как дура, дома сижу!
– Ну, так-то да, – хмыкнул Дмитрий и, окинув взглядом вполне оформившиеся формы девушки, невольно сглотнул. – Только, боюсь, если я попрошу, тебя Степаныч вообще под замок посадит! Не больно-то он меня жалует.
– Неправда твоя, – не согласилась Стеша и принялась собирать узелок. – Он тебя очень уважает и завсегда слушает, а то, что ворчит иногда, так это он на всех ворчит.
– Ну, ты скоро? – снова позвали ее заждавшиеся подружки.
– Иду, – крикнула в ответ девушка и с надеждой посмотрела на молодого человека.
– Ладно, поговорю, – пообещал тот и с улыбкой посмотрел ей вслед.
Семка очень торопился, а потому бежал не разбирая дороги, сжимая в руке сверток с парой калачей, за которыми его послал Будищев. Обычно он все делал быстро, но сегодня замешкался. Сначала поболтал немного с ребятами – такими же учениками, как и он сам. Надо же было им рассказать, что он у гальванера не прячется и не баклуши бьет, как они думали, а познает крайне сложную и при этом очень важную премудрость. Затем оказалось, что в лавке собралось много народа, а прошмыгнуть мимо всех не удалось, и пришлось дожидаться, пока подойдет его очередь. И теперь он летел как на крыльях, чувствуя за собой вину, тем более что Дмитрий был человеком не жадным и второй калач предназначался для него – Семки.
Увы, сегодня торопливость сыграла с мальчишкой злую шутку, потому что, забежав в цех, он с разбега налетел на какого-то человека, и они вместе покатились по грязному полу. Правда, Семен тут же вскочил и попытался помочь на чем свет стоит ругавшему его пострадавшему, но увидев, кто это, застыл, как громом пораженный.
– Убил! Как есть убил, проклятущий! – причитал Егор Никодимыч, с трудом поднимаясь.
Затем мастер увидел, кто стал причиной его падения, и глаза его начали наливаться кровью.
– Простите, я нечаянно, – пытался оправдаться ученик, но тот не стал его и слушать.
Совсем разъярившийся Перфильев схватил паренька за ухо и принялся хлестать его изо всех сил по щекам. Семка, не смея сопротивляться, лишь молча моргал от ударов, но эта покорность лишь еще больше распаляла Никодимыча. Ко всему прочему цех по обеденному времени был пустой, и заступиться за мальчишку оказалось некому, не говоря уж о том, что вряд ли кто осмелился бы перечить мастеру. Наконец, гнев его поутих, и он, отпустив свою жертву, залепил ему на прощание со всего размаху оплеуху и, не оглядываясь, пошел прочь.