И восстанут мертвые. Смерть знахаря. Любопытство убивает (Беллаирс) - страница 201

– Никогда не встречал таких, как он, – признался один из надзирателей. – Можно подумать, он вообще ничего не чувствует. Холодный точно рыба…

Райдер больше не делал признаний, однако его прощальные слова, обращенные к Эпикуру Смейлу, палачу, представляются весьма знаменательными.

– Будь я так же силен в ботанике, как в химии, – произнес он при их последней встрече, – избавил бы вас от трудов.

Фраза эта еще долго потом не давала покоя Эпикуру.

Если бы старый Уолл узнал о казни Райдера, то почувствовал бы себя отомщенным: убийца, предавший его мучительной смерти, не ушел от наказания.

Возмущенный медицинский совет исключил доктора Китинга из коллегии, тот лишился права практиковать и в итоге перестал мучить больных Столдена. Управляющий в деле о банкротстве выставил его практику на продажу, а миссис Китинг забрала свои личные средства и переехала к матери. Встревоженные жители деревни строили догадки, кто станет их новым врачом. К общей радости, освободившееся место занял еще один Уолл, на сей раз доктор Джон. Он взялся за дело основательно и объединил обе практики – знахаря и дипломированного врача – под одной крышей, в Угловом доме.

Возможно, вы видели объявление в «Таймс» о женитьбе доктора Джона Уолла на мисс Бетти Кокейн…

Литтлджон побывал на свадьбе. Он никогда не пропускал таких событий. Ходили упорные слухи, будто он и устроил их брак, но вопрос этот по сей день остается загадкой.

Когда преподобный Этелред Клапледи, выпускник Кембриджского университета, магистр искусств, приходский священник деревни Хилари-Магны (а также и Парвы[65]), выглянул в окно сентябрьским утром, ему захотелось прыгать и кричать от избытка чувств.

– Он проспал до рассвета, а затем проснулся и запел[66], – пробормотал пастор себе под нос, широко распахнул створки и распростер худые руки в просторных рукавах пижамы, будто хотел обнять весь мир за окном.

Он привстал на костлявых пальцах ног, вытянулся и замер в этой позе, словно готовился взлететь. Потом выпятил тощую грудь и глубоко, с шумом вдохнул. От глотка бодрящего свежего воздуха у него закружилась голова, пастор пошатнулся, отступил на шаг и судорожно ухватился за край туалетного столика, чтобы не упасть. Затем осторожно проковылял назад к кровати, сел, с трудом вытянул тяжелый, верблюжьей шерсти халат из путаницы одеял и простыней, закутал им дрожащее тело и мысленно предостерег себя: не следует слишком увлекаться дыхательными упражнениями. Лучше начинать мягко, постепенно, вдыхать поочередно то одной ноздрей, то другой, как делают йоги. Вскоре дурнота прошла, и преподобный побрел в другой конец дома, в ванную. Там он снова приблизился к окну, закрыл глаза, зажал пальцем одну ноздрю и медленно вдохнул под оживленный аккомпанемент радостных мыслей. Эффект оказался поразительным, поскольку в этой части пасторского дома воздух не благоухал шампанским, здесь стоял смрад геенны огненной, запах смерти и разложения. Глаза мистера Клапледи в ужасе вытаращились и тотчас зажмурились. Он засопел, словно пес, обнюхивающий любимое дерево, и поспешно выпустил воздух из легких, стремясь выдавить все зловоние без остатка, затем бросился обратно, туда, где дышалось легче.