Силы меня окончательно оставили, и я навалился на плечо Прибоя. Подбежал ещё кто-то, подхватил меня под вторую руку и потащил вперёд, к маленькой распахнутой дверце, за которой деревянная лесенка вела вниз, в тёмный подвал. Поджидающий нас Улыбака, как только мы протиснулись сквозь проём, чтобы клубком рук и ног скатиться по крошащимся ступенькам, махнул рукой в сторону коридора (я успел только заметить, что цепочка, которую он не выпускал из пальцев, будто удлинилась в несколько раз, бичом рассекая воздух), дёрнул на себя дверцу и сразу потянул за висящую рядом верёвку. В свете чьего-то грибного фонаря, старое одеяло, привязанное над дверью, развернулось, полностью перекрыв проём. Из-за двери раздался протестующий вой, пробирающий до костей. Я вздрогнул, но ребята вокруг меня (а в случае с Прибоем и Дятлом, с которыми мы скатились по лестнице, и над, и под) ликующе смеялись и выкрикивали в адрес оставшихся за дверью тварей всякие непристойности. Окончательно уверившись по их реакции, что опасность миновала, я тоже стал смеяться. И никак не мог остановиться. Все уже замолкли и смотрели на меня, а я всё хохотал, сбиваясь на визг и прокусывая себе губы. Чувствовал, что задыхаюсь, а глаза будто лопнут сейчас, но не хотел прекращать. Люди вокруг засуетились, что-то говорили, трогали меня. Они ничего не понимали! Я отбивался, пытаясь сквозь хохот рассказать им, что я понял! Что я знаю теперь всё…!
…Пока сильный удар по затылку не заставил меня растянуться на земле. Меня перевернули и многочисленные морщинки с старых брусьях на потолке, мгновенно сложились в сотни маленьких ртов, наперебой рассказывающих мне всеееее, все-все-все секреты. Продолжая заливаться смехом, я потянулся к ним, чтобы услышать.
– Не дёргайся, это поможет! – Улыбака пытался зафиксировать мою голову, пока остальные, навалившись гурьбой, удерживали меня прижатым к полу.
Я попытался откусить ему пальцы (потолок сказал, что это вкусно) и получил ощутимый удар в челюсть. На мгновение задохнулся, и вожак тут же вдавил мне в открытый рот пригоршню графитово-серого порошка. Горечь, страшная горечь! Я пытался вытолкнуть языком прилипший к дёснам порошок, но Улыбака обхватил руками мою голову и, упершись плечом в подбородок, помешал открыть рот. Тело расслабилось разом, резко, будто дёрнули рубильник. От нёба в голову, вниз по спине, к кончикам пальцев закололи сотни маленьких иголочек. Последнее, что я запомнил, проваливаясь в забытье, слова Лисы, положившей мою голову себе на колени, разбирая слипшуюся от пота гриву: