Я убежал. Хотя правильнее сказать, Отум позволил мне убежать. На первый раз он подыграл мне, ладно, но не следует надеяться, что дальше будет так же легко.
Заблудившийся в Долине, я был безразличен к своему положению. Времени больше не существовало. Ничего, кроме настоящей минуты. Так зачем тревожиться о следующей? Сил на бег не осталось, и я просто шел, наступая на темные опавшие листья – что-то в Долине убивало их прежде, чем до них доберется губительница-осень. Очень хотелось пить, но чувство голода осталось в другом мире и здесь не возникало. Я напряженно вслушивался, но погони не слышал и вскоре совсем остановился, разом лишившись всей силы воли. Сейчас, в этом бессилии, я недоумевал, что заставляло меня бежать получасом раньше. Сдаться настолько проще. Так пусть Отум убьет меня, и все закончится.
Я опустился на землю. Меня окутывало безразличие к себе и всему, что вокруг и кроме. Мне стало ясно теперь, что чувствовал Миико, которого Долина одурманила первым. Все ли с ним в порядке? Не попал ли он под нож съехавшему Отуму? Будь Миико мертв сейчас, я бы почувствовал? Уверен, что услышал бы его крик даже сквозь мои болезненные видения. Следовательно, он жив и скрывается, как и я. Я должен
(удивительно, насколько бессильно звучит здесь слово «должен», теряет свой обязательный смысл)
найти его, прежде чем уйти из Долины. Но я не уверен, что Долина нас выпустит. Возможно, мы оба обратимся в пыль.
Я попытался представить себе, как выгляжу в этот момент: стоящий на коленях на мокрых листьях жалкий мальчишка в грязной одежде. Мои каштановые волосы взъерошены и кажутся в этом свете почти черными. Наверное, лицо у меня расцарапано, а воспаленные веки покраснели. В целом вид совершенно замороченный. Я запутался, и мыслей у меня не больше чем у мухи, третий час тупо бьющейся о стекло (ей никогда не догадаться, что чуть выше открытая форточка). Я как школьная доска, на которой постоянно рисуют что-то, стирают, рисуют заново и снова стирают. Сейчас я весь покрыт меловыми разводами.
Не могу объяснить, как чувствуется здесь. Это что-то невыразимое. Как мелкий дождь, невидимо падающий с белого неба. Как шорох травы под ногами человека, идущего в кромешной темноте.
Я оперся ладонями о землю. Стоило перенести часть веса на руки, и плечи задрожали от слабости. Я впервые осознал, что я медленно умираю. Скоро я так ослабею, что не смогу подняться. В состоянии полной психической опустошенности вероятность смерти меня не пугала. И все же…. Я никогда не стремился к смерти. Я не мой отец.