Как восьмого сентября
Нас нелегкая несла
Горы занимать, горы занимать…
и другие подобные песни.
Слушая его, мы много смеялись, но, в сущности, было тяжело слушать о том, что делалось тогда в Крыму: как бездарным генералам вручалась так легкомысленно участь многих тысяч солдат, как невообразимое воровство достигло высших пределов. Воровали даже корпию и продавали ее врагам, а наши солдаты терпеливо умирали.
В 1861 году, незадолго до освобождения крестьян, Герцен раз получил по городской почте письмо от русского, который просил позволения представиться ему. Письмо это было написано просто, но с достоинством, и не без орфографических ошибок. Герцен отвечал, как всегда, что рад видеть русского. Вскоре явился молодой человек и объяснил, что он крестьянин села Промзинь Симбирской губернии по фамилии Мартьянов. Это был высокого роста стройный блондин с правильными чертами лица, выражение которого казалось немного холодным, насмешливым и исполненным собственного достоинства.
Он занялся какими-то переводами и прожил в Лондоне довольно долго. Сначала Герцен относился к нему несколько недоверчиво, но вскоре характер Мартьянова обрисовался так резко, что немыслимо было подозревать его в шпионстве. Мартьянов отличался необыкновенно прямым нравом и резко определенными воззрениями; он веровал в русский народ и в русского земского царя.
Вообще Мартьянов не был особенно разговорчив, но иногда говорил с большим увлечением. Он любил детей, часто разговаривал с моей малюткой и, уезжая, подарил ей на память черные бусы из высушенных семян какого-то кавказского растения. Я сберегла ей эти бусы, и она уже большая носила их и хранила.
Грустно сознавать, что этот вполне верноподданный русский погиб. После освобождения крестьян, польских демонстраций и русского умиротворения Польши Мартьянов решил возвратиться в Россию. На границе он был задержан и сослан в Сибирь. За что, он не знал.
Но я забегаю вперед, а мне придется говорить еще о нем.
Слухи об освобождении крестьян наконец подтвердились, перестали быть слухами, сделались истиной, великой и радостной правдой. Читая «Московские Ведомости» в своем рабочем кабинете, Герцен пробежал начало манифеста, сильно дернул за звонок, не выпуская из рук газету, бросился с ней на лестницу и закричал громко своим звучным голосом:
– Огарев, Натали, Наташа, да идите скорей!
Жюль первый прибежал и спросил:
– Monsieur a sonné?63
– Je ne sais pas. peut-être, mais que diable. Jules, allez donc les chercher tous, vite-vite; qu'est-ce qu' ils ne viennent pas?64
Жюль смотрел на Герцена с удивлением и удовольствием.